Леонид Влодавец - Афганский кегельбан

— Мысль верная, — согласился Теплов. — Ну а если представить, что ты, к примеру, этой ночью исчезнешь? Уйдешь вроде бы домой ночевать, а завтра в «Куропатке» не появишься. Вот все и замкнется: продал вещь, получил бабки, свидетелей убрал, исчез из города — и «в Западный Иллинойс, на крупное дело».

— Складно, вообще-то… — вздохнул Федя. — Был у меня по жизни случай. Лет пять тому назад, по-моему, еще при Фроле. Привез нам Сенсей одну девчушку-спортсменку. Черненькая такая, рябая, маленькая, макушка где-то в районе моей подмышки. Викой звали. Но, между прочим, мастер спорта по рукопашному бою. Вообще-то Сенсей ее привез, чтоб она мелких пацанов тренировала, а она приперлась в зал на нашу тренировку, бойцовскую. А там — почти все такие, как я, может, чуток полегче. Вот эта Вика и предложила с кем-то из мужиков спарринг провести. Пацанам смешно стало — в ней, блин, шестьдесят кило, а у нас почти все под сотню. Ну вот… И тут Сенсей, типа того, пошутил. Мол, девушка, у нас все с вами работать боятся, разве что Федя не испугается… А во мне тогда сто двадцать три кило было. А она, представляешь, хоть и сказала, что я тяжеловат, но взяла и вышла. Мне, конечно, неловко, народ ржет, чистая комедь со стороны — «Бой мартышки с медведем» называется. А она как прыгнет, засранка, и четко мне двумя пальцами — под кадык. Ни блока, ни хрена поставить не успел — поймала, сучка. Только мелькнула — и все. Дальше ни фига не помню. Очухался на татами в горизонтальном положении. Пацаны суетятся: «Нашатырю давай!» Другие пульс щупают, третьи, похоже, искусственное дыхание делать собираются… Потом, правда, эта Вика сразу против двоих бойцов вышла и обоих одновременно на удушающие захваты поймала. Одному коленом горло зажала, другому — локтем. Так что мне уже не так стыдно было…

— Извини, Федор, — перебил Теплов, — к чему ты мне это рассказываешь?

— А это к тому, Василий Михайлович, — задумчиво произнес Федя, в первый раз за время разговора назвав генерала по имени-отчеству, — что Сенсей, вообще-то, не такой простой мужик. Это ты прав. Он тогда, блин, клялся и божился, будто не знал, на что эта Вика способна. А мне братва намекала, что он меня нарочно подставил. Потому, дескать, что побаивался, будто я в конторе стану первым после Фрола, а Леху от верха отодвину. Вот и решил меня на посмешище выставить. Дескать, куда ему мужиками командовать, если его баба завалила с одного удара? Между прочим, мне эта Вика объяснила, что если б я в момент удара не стоял на месте, а вперед пошел, то мог бы вообще загнуться. На противоходе вектора сил складываются. Я тогда только хихикал и отшучивался — а теперь мне тот треп по-другому представляется…

— Стало быть, ты уже не считаешь вариант с подставой невероятным? — скромно поинтересовался Теплов.

— Пожалуй, нет, — мрачно кивнул Федя. — Только что теперь делать — это вопрос.

— А не съездить ли нам к Виктору Семеновичу? — предложил генерал. — Может, подскажет, что делать?

Таран открыл глаза, но до конца не очухался. Перед глазами у него все плыло и туманилось. Он видел отдельные, довольно четкие фрагменты, но общей картины окружающего мира не было. Мелькнула какая-то рука со шприцем, Юрка даже запомнил, что пустым, выдавленным. Потом глаза выхватили из расплывчатого тумана окровавленную финку, лежавшую на паркете. После этого показалась милицейская фуражка: околыш, тулья, лакированный козырек надо лбом, а все остальное — как в запотевшем зеркале. Еще Юрка увидел кровавое пятно на манжете собственной рубашки и браслет наручников, защелкнутых на запястье. Потом веки вдруг обрели страшную тяжесть, глаза сами собой закрылись, и Юрка стал снова погружаться в беспамятство, хотя и ощущал какое-то время, что его держат за локти и не то ведут, не то волокут куда-то. Уши слышали какие-то невнятные голоса, но ни одного слова Юрка разобрать не мог, будто говорили на языке какого-нибудь африканского племени. На какое-то время все ощущения вообще пропали.

Когда Таран вторично пришел в себя, то первым делом почуял холод. Раздетый до трусов, он лежал на каком-то ватном тюфяке, брошенном прямо на щербатый цементный пол. Ни подушки, ни одеяла не было, а температура в этом помещении вряд ли превышала плюс десять градусов. Юркина кожа стала точь-в-точь, как у ощипанного гуся из морозилки — в пупырышках и с лиловым оттенком. А на запястьях сохранились синеватые отпечатки браслеток. Правда, сами наручники отсутствовали. Под потолком, метрах в четырех над Юркиной головой, горела тусклая красновато-желтая лампочка. При таком высоком потолке длина помещения тоже была не больше четырех метров, а в ширину оно и до двух не дотягивало. Когда Таран огляделся, то обнаружил под самым потолком окошко, заделанное решеткой и стальным щитком с мелкими сверлеными дырками. С противоположной стороны, но уже не под потолком, конечно, располагалась стальная дверь, явно запертая снаружи. В ней было устроено окошечко, которое тоже запиралось снаружи, а также «глазок», за которым маячил свет. Таран встал и, ежась от холода, босиком дошел до «глазка», но разглядеть через него ничего не сумел. Как видно, его так устроили, чтоб смотреть только снаружи.

Вернувшись на тюфяк, Юрка разодрал его с торца по шву и влез внутрь, превратив в подобие спального мешка. Так стало немного теплее. Только после этого Таран начал размышлять над тем, как дошел до жизни такой.

Получалось это неважно. Все связные воспоминания обрывались после того момента, когда Юрка вошел в номер и получил удар по башке. Сам удар Таран помнил плохо, но шишка на затылке этот факт подтверждала. Что дальше было? Рука с опустошенным шприцем, окровавленная финка на паркете, ментовская фуражка, кровавое пятно на манжете и браслетка на запястье — вот и все, что удержалось в памяти. Наручники надевали точно — отпечатки остались. Судя по тому, что ментовская фуражка помнилась, значит, Юрку забирали в милицию. За что? Измазанная в крови финка и кровь на рукаве рубашки намекали: он мог кого-то пырнуть. Таран четко помнил, что никакого ножа при себе не имел. Может, выбил у кого-то и сам порезался? Юрка ради такого дела вылез из тюфяка и осмотрел себя. Нет, никаких порезов, больших или маленьких, на теле не было. А вот на предплечье, прямо на вене, нашлись точка, оставленная иглой, и небольшой синячок. Сразу шприц вспомнился. Стало быть, кто-то что-то ему вколол. Зачем?

Мозги ворочались очень туго. Голова, правда, в общем и целом, не болела, но соображала со скрипом. Тем не менее Юрка припомнил все, что предшествовало его появлению в злополучном 511-м номере. Сначала был звонок матери Витьки Полянина, которая беспокоилась по поводу того, что Витька с Майкой где-то запропастились и не вернулись домой в восемь, как обещались. Именно тогда у Юрки в душе какая-то тревога появилась, хотя и впрямь особо волноваться, наверно, не стоило. Затем они с Надькой собрались потрахаться, и, закрывая шторы, Юрка увидел красный «Фольксваген Гольф», очень похожий на полянинский, с «кляксой» на капоте. От этого у Юрки тоже какое-то легкое беспокойство возникло, хотя ничего настораживающего в том, что через двор проехала машина, не наблюдалось. В конце концов это мог быть и сам Полянин. Возможно, они с Майкой собрались было заехать к Таранам, но тут Витька вспомнил про обещание приехать домой к восьми и решил отменить визит. Далее последовал звонок Полининого отца, который помешал супругам в полной мере насладиться сексом. Юрка испугался, что он в присутствии Надьки заведет разговор о Борьке, которому Таран вроде как отцом доводится, и предложил перенести встречу в этот самый «Турист».