Андрей Таманцев - Молчание золота

И в руках этого человека был направленный прямо в их покалеченное лобовое стекло гранатомет.

— О, черт?.. — начал было Боцман, а Муха резко вывернул руль, чтобы свернуть на обочину

Но было уже поздно.

Машину неистово подкинуло, словно в нее вцепились и теперь неукротимо терзали сотни маленьких дьяволов (дэвов?), а потом все закружилось в неистовой карусели — остывающими и тающими перед глазами сиреневыми, алыми, желтыми звездочками…

— Боцман! Боцман! Боцман, мать твою!!

Муха только что открыл глаза и удостоверился, что вид на мир с открытыми и закрытыми глазами совершенно одинаков. Глухая, непроглядная тьма. Он услышал тяжелое дыхание сидящего рядом с ним на корточках-лежать было негде — и еще не пришедшего в чувство Боцмана и тотчас начал тормошить его.

— Боцман, просыпайся! Боцман!

— М-м-м… гы… гыдее-е?

— Чего? — обрадованно спросил Муха, чувствуя, как перспектива остаться одному в этом мертвом пространстве полезной площадью около полутора квадратных метров и общим объемом не более двух с половиной — трех кубических начинает стремительно таять.

— Гыде-е-е мы? — наконец членораздельно сформулировал Боцман.

— Где, где? В самом потаенном месте прямой кишки коренного жителя Зимбабве; вот где, — исчерпывающе ответил Муха.

— М-м-м… похоже на то. А что это за гадость они нам впихнули в вену?

— Какая разница. Вырубает она здорово. Интересно, сколько мы тут уже сидим. — Муха попытался разогнуть затекшее тело и особенно ноги, которых он уже не чувствовал, но тут резкая пронизывающая боль прошила, как раскаленной иглой, левое бедро, и Муха вспомнил, что у него прострелена нога.

— Эх и жрать же охота! — вздохнул Боцман и попытался распрямиться, но его сто девяносто два сантиметра, безусловно, смогли бы вытянуться в одну прямую линию разве что по диагонали этого жуткого, без малейшего просвета, каменного мешка.

— Непонятно, — сказал Муха, пытаясь все-таки приобрести относительно вертикальное положение, несмотря на адскую боль в раненой ноге и на то обстоятельство, что хотя метр семьдесят четыре Мухи были, конечно, не метр девяносто два Боцмана, но и высота камеры едва ли превышала полтора метра, а то и метр сорок.

— Что непонятно?

— Все замуровано, а воздух откуда-то идет.

— Попробуем поискать.

— Все это, мягко говоря… Мало шансов, в общем, — выговорил Муха, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Может, этот проход для тока воздуха поможет нам как-нибудь. Как-нибудь…

По тяжелому дыханию прислонившегося к стене Боцмана было очевидно, что никаких иллюзий на возможное освобождение — даже если бы они были совершенно здоровы и не так измучены — он не питает.

— Нам не выбраться, Олег, — пробормотал Боцман. — Арбен рассчитал точно. Если мы… если мы в самом деле еще нужны ему живыми, то он скоро получит нас полностью к своим услугам. Конечно… конечно, если бы меня выпустили сейчас и я завидел бы поблизости этого ублюдка, я бы… свернул ему шею, и пусть после этого что хотят, то и…

— Я думаю, что не зря нам ввели этот препарат, — отозвался Муха, — вероятно, он повышает эффект внушаемости. Ведь еще недавно казалось, что ни о каких соглашениях с Арбеном не может быть и речи, но теперь… в общем, еще несколько часов, а быть может, и минут, и все мы упадем к его ногам как перезрелые яблоки… не буквально, конечно, а фигурально. Только захочет ли он нас поднять?

— Теперь я понимаю, каково джинну просидеть тысячу лет в бутылке, — с довольно жалкой претензией на иронию попытался усмехнуться Боцман.

— Только джинн, в отличие от нас… бессмертен. — И Муха с такой силой ударил кулаком по безжалостной кирпичной кладке, что тупая боль брызнула по всей руке, а на разбитых суставах выступила кровь.

— Неужели конец? — вдруг задумчиво спросил Боцман.

— Самое ужасное, — тихо проговорил Муха, — что мне уже становится все равно. Какая-то ватная пустота… Я уже перестаю чувствовать боль. Наверно, это и называют смертью. Как ты думаешь, Боцман?

— Думаю? — тяжело ворочая языком, откликнулся тот. — Ты хорошего обо мне мнения… лучшего, чем был при жизни. Тогда ты не допускал, что я могу думать… а теперь, когда уже все равно и когда все застывает… как битум на крыше дома… теперь ты говоришь, что я думаю?

«Вот теперь точно конец», — подумал Муха и повернул голову направо. И хотя это было невозможно, он воочию увидел, как из-под разукрашенной кровавыми разводами и ссадинами кожи Боцмана — которой он видеть не мог, — выступили белые кости скелета, тускло фосфоресцирующие желтовато-серыми отсветами. Мутными пятнами, похожими на пролитый кем-то кофе с молоком.

Пастухов

— Пастух? Это Док.

— Чем огорчишь?

— Ну почему же так мрачно? Наоборот, в кои-то веки хорошие новости. Приезжай в управление к Джалилову.

— А что такое?

— По телефону нельзя. Приезжай немедленно. И Артиста возьми с нашим… кхм-м… Бергманисом.

— Значит, вы справились с сейфом?

— Отличная конструкция. Пришлось с ним помучиться. Но скажу одно: там не деньги.

— Ценности?

— Не по телефону. Приезжай.

…Через полчаса я потянул на себя ручку двери, на которой отсутствовала какая-либо табличка, и вошел в кабинет, где сидели Джалилов и Док. Перед ними стоял на столе сейф из дома Радоева.

Сейф был открыт.

Следом за мной в кабинет вошли Ламбер и Артист, как и уговаривались.

— Мы еще ничего толком не смотрели, — сообщил Шах Джалилов. — Тут документы, компьютерные диски и кассеты, видео и аудио. Кажется, этот Радоев — предусмотрительный человек. Примерно догадываюсь, что содержится на всех этих носителях информации. Радоев собирал компромат на своих боссов — Эмира и, возможно, даже на Густери. Хотя Радоев не имел прямого отношения к Арбену Гусенице: не тот уровень.

— Посмотрим, что там нарыл товарищ подполковник, — проговорил я, беря в руки видеокассету. — Честно говоря, не думаю, что там будет что-то гиперсенсационное, ведь Радоев, как ни крути, обычная пешка, хотя и с претензиями.

Мы принялись разбирать содержимое сейфа.

После получасовой работы мы добились весьма существенных результатов. Впрочем, то, что нам очень повезло, я понял в первую же минуту; когда раскрыл черный кожаный органайзер и тотчас обнаружил в нем данные на Эмира, которые так требовались нам. Требовались в особенности после трагического происшествия в тутовой роще, когда были захвачены Муха и Боцман и увезены на вертушке. Почерком Радоева (к тому времени я уже был ознакомлен с его рукой) было написано: «РУСТАМОВ, Тамерлан. 12.07.1962, Ташкент. Прописан: Ташкент, ул. Навои, д. 3, корпус 5, кв. 23. Гражданство Узбекистана и Греции. Таджик. Семьи и детей нет. Владеет иностранными языками — французским, английским, греческим. Основные данные по биографии: закончил Ташкентский государственный университет, являлся нештатным сотрудником КГБ, куда был завербован еще на третьем курсе ТашГУ. Официальная сфера деятельности в данный момент — сеть мебельных салонов «Тамерлан». Имеет пай в автобизнесе, фирма «Восточный путь», официальный дилер «УзДэу» в Самарканде. Основной источник дохода — торговля наркотиками и археологическими редкостями».