Андрей Таманцев - Леденящая жажда

— Точно? — Голос дрожал, как и пальцы говорившего. Первые капли дождя упали в лужу. — Тебе же ничего не сказали!

— А какая разница? Это уже не важно. Их нет в живых. Значит, главный — я. — Ахмет закрыл капсулу, положил ее в сумку, спокойно подошел к Асланбеку и забрал у него пистолет. — Последний раз тебе объясню: мне все равно. — Еще одна фраза — словно камень из рогатки. Камень падает, по воде идут круги. — Мне плевать на этих людей, мне вообще на все плевать! Я хочу, чтоб все они сдохли, и сам хочу сдохнуть. Но я заберу с собой как можно больше. Знаешь, если бы даже не было сигнала, я бы все равно…

— Ты сам говорил: они там лучше знают, что делать.

— Они мертвы!

— Я так не могу, — почти вскричал молодой парень, прижавшись к парапету набережной.

— Если не можешь, уходи. — Слова прозвучали приговором.

— Куда?

— Меня это не интересует. Ты зная, на что идешь.

— Пацаны, а где тут библиотека? — вдруг подошел к ним бомж.

Ахмет только взглянул на него. Бомж исчез.

— Я не думал, что будет так. Оказалось, что все зависит от твоей кровожадности, — сказал Асланбек.

— Я скажу тебе. Хорошо.

Последовала секундная пауза, которая должна была придать значительности следующей фразе.

— Мы вернемся домой и будем ждать.

— Правда?

— Да, я передумал. Поехали. Мы сядем у телефона и будем…

Он оборвал фразу на середине и внезапно устремился к ближайшему подъезду схватив своего спутника за рукав.

— Ты что? — спросил тот в подъезде, едва переводя дыхание. Пахло гнилью и кошачьей мочой.

— Не видел — менты!

— Я ничего не заметил…

— Разуй глаза! Нас может погубить любая проверка документов.

— Ой, ребята, подайте на хлеб, — вышел из темного угла вонючий алкаш. — Три дня не ел. Сами мы не местные, отстали от поезда…

— Мы тоже не местные, — ответил Ахмет. — Отвали.

— Значит, вы меня понимаете, — не отставал алкаш. — Так жрать хочется…

— А выпить тебе не хочется? — спросил Ахмет.

— Хочется. У вас есть?

— Есть. — Ахмет достал из сумки капсулу. — На, выпей.

— Непаленая?

— А тебе не все равно?

— Все равно, — хихикнул алкаш.

— Тогда пей.

Ахмет открутил крышку.

— Я из горла не умею.

Ахмет дал крышку алкашу. Тот примерил ее к горлышку капсулы, которую держал в руках Ахмет, и вдруг молниеносным движением закрутил капсулу, выбил ее из рук Ахмета, поймал на лету, одновременно выкинув ногу в тяжелом ботинке. Нога угодила Ахмету в пах, тот согнулся в три погибели, охнул, начал оседать.

— Док, один есть! — крикнул «алкаш».

Асланбек метнулся на улицу, но на пути его встал еще один бомж, тот самый, что шел за ними от самого начала канала Грибоедова.

— Куда? Назад, приехали! — сказал Док.

«Алкаш», а это был Муха, только на секунду обернулся, чтобы увидеть, как Док двинул Асланбека жесткой, как доска, ладонью в нос. И этой секунды было достаточно.

Нож блеснул в темноте как-то слишком ярко, так, во всяком случае, показалось Мухе. Он еле успел отпрянуть, но недостаточно, лезвие полоснуло его по животу.

Муха зажал рукой рану.

Оживший Ахмет тут же метнул нож в Дока, но промахнулся, Док успел откачнуться, нож просвистел в миллиметре от уха.

В следующее мгновение он уже стрелял туда, где только что стоял на коленях Ахмет. И он попал, но не в Ахмета. В Асланбека — Ахмет успел прикрыться телом своего племянника. —

— Муха! — закричал Док.

Тот рухнул на грязный пол парадного, крепко сжимая в руке капсулу.

Ахмет схватил Муху за волосы, поднял его голову и приставил к виску пистолет.

— Я его кончу! Я кончу его! — закричал он Доку. Док перешагнул через мертвое тело Асланбека.

— Отпусти его. Все и так кончено!

— Ничего не кончено! Все только начинается! Уйди с дороги, а то я разнесу ему башку.

— Стреляй, Док, — прохрипел Муха. — Стреляй! Док поднял пистолет.

Но выстрелить не мог.

— Стреляй! Стреляй, Док! — умолял Муха. — Добей гада!

Ахмет, мертво держа Муху за волосы, начал отступать.

— Стреляй! Стреляй! — из последних сил молил Муха.

— Муха! Муха! — закусив губу, мычал Док.

— Стреляй!..

Москва

8 июля 200… года, 21.37

Скрип железного засова. Неконтролируемый страх. Здесь волчий мир, здесь его ненавидят. Кажется, все Лефортово знает, что он бывший гэбист. Каждый новый сокамерник появлялся со злобной ухмылочкой, предвкушающей садистские радости. Заканчивалось это с каждым разом все хуже и хуже… И все знали его фамилию — Петухов. Она была здесь вдвойне опасна.

Во- первых, этимологически. Раньше никогда в голову бы не пришло думать о ее тюремном смысле. Но здесь она сразу же определяла отношение сокамерников.

Во- вторых, у зэков долгая память. Они забудут имя матери, но человека, который упрятал их сюда, будут помнить до самой смерти. А мент и гэбэшник для зэка одно и то же. Про него здесь узнали сразу. И Петухов догадывался, что не без помощи солдат удачи. Это значит, что долго он здесь не протянет. Нужно выбираться отсюда или просить защиты… Но у кого?

Благодетелей у него уже не осталось. Наоборот, Петухов был уверен, что в сокамерники ему специально подбирали мокрушников. Именно подбирали! Все не случайно. Все было один к одному. Уж он-то знал технологию постепенной ломки заключенного. Сам не раз устраивал такое. Только зачем Голубкову все это?

Вошел контролер, но, к счастью, с ним не было нового сокамерника.

— К вам пришли. Собирайтесь.

— С вещами?

— Размечтался. Тебе еще долго сидеть… Давай пошевеливайся…

Его провели в комнату для допросов. За столом следователя сидел генерал Голубков. Он молча несколько минут рассматривал разбитое лицо Петухова, сломанный нос (память о последнем соседе).

— Вы изменились, майор.

— Оставьте ваши издевательства, генерал. Я долго здесь не протяну Помогите.

— Обещаю помочь, но не из сострадания. Вы этого не заслужили. Вас переведут в одиночную камеру, если вы поможете мне…

— Хорошо.

— Вернемся к прошлому разговору: если эти разработки были засекречены, документация о них была тщательно зашифрована, то откуда они могли узнать о яде и его действующей силе?

— Из моего отдела не могла просочиться никакая информация. Я в этом совершенно уверен,

— Вы во всех своих сотрудниках уверены?

— Да. Абсолютно во всех.

— «Одних уж нет, а те далече…», то есть в местах не столь отдаленных?

— Можно сказать и так. Но, будьте уверены, я еще раз вам повторю, что никто ничего никому не мог сказать. По одной простой причине…

— Какой же?

— О яде знал только я. Поэтому и сам очень удивился, когда ко мне пришли эти… террористы.

— А вы не пытались узнать, как у них оказалась столь тщательно засекреченная информация об этом яде?