Виталий Зорин - Карантин

– Слушай, Никита, а разминировать ее – никак?..

Полынов отрицательно покачал головой.

– Может, мой бортмеханик попробует? – совсем уж околесицу понес Устюжанин. – Руки у него золотые…

– Не стоит рисковать, – оборвал его Никита. – Сделаем проще. Откроем люк и сбросим машину.

Глаза у старого пилота полезли на лоб.

– К-как?!

За тридцать лет службы он привык, что все грузы должны быть доставлены получателю в целости и сохранности, и иного отношения к своей работе не представлял. «Крепкая косточка» его чести авиатора и не предполагала, в какие костоломные жернова угодила.

– Может, только мину?

– Нет, – снова жестко отрезал Никита. – Спецы, установившие ее здесь, несомненно предусмотрели такой вариант. Копаться в машине не будем и сбросим ее целиком.

Устюжанин шумно перевел дух, вытер пот с лица и, кажется, стал наконец немного соображать.

– Надо снизиться… Высота – десять тысяч… Задохнемся…

Никита нехорошо оскалился.

– Здесь барометрический взрыватель! – гаркнул он. – Как только начнем снижаться – прощай, мама!

Понятно?

Устюжанин закивал.

– А раз понятно, – понизил тон Полынов, – тогда, Василий Тимофеевич, неси кислородные маски.

Три. Стоп! – остановил он было дернувшегося идти летчика. – Сколько у нас еще осталось полетного времени на этой высоте?

Устюжанин поднес к глазам часы.

– Один час двенадцать минут.

Въевшаяся с годами в сознание скрупулезность в отсчете времени и в критической ситуации не изменила старому летчику.

– Нормально, – облегченно вздохнул Никита. – Успеем… Да, и еще, Василий Тимофеевич, уточните у штурмана наш курс, чтобы машину на какой населенный пункт не сбросить. И не дай бог радисту хоть словом заикнуться в эфир, что у нас на борту!

Устюжанин закивал и чуть ли ни бегом устремился в пилотскую.

Когда он вернулся, неся три индивидуальных кислородных комплекта, Полынов уже освободил «уазик» от крепежных тросов, выбил из-под колес колодки и снял машину с ручного тормоза.

– Через двадцать две минуты под нами будет город! – выпалил с ходу летчик.

– Успеем, – спокойно заверил его Полынов.

Он взял кислородный комплект и забрался по лесенке в жилой отсек трейлера. Веселье в трейлере было в полном разгаре.

– Ну что, начальник, проветрился? – встретил его ехидным смешком Братчиков. – Можно наливать?

Чтобы, так сказать, запить?

Никита бросил комплект на кровать и жестко, одними губами, сказал:

– У нас на борту неприятности. Сейчас произойдет временная разгерметизация в трюме. Вот вам кислородная маска, будете дышать по очереди.

– Может, помочь?! – взвился с места Володя.

– Ваша помощь будет состоять в том, чтобы из трейлера никто носа не высунул! – отбрил Никита. – У кого ключи от дверей?

Он обвел всех требовательным взглядом, и Фокина в полном недоумении протянула ему ключ. Но, когда Никита стремительно вышел и запер дверь жилого отсека, в нее тут же начали колотить кулаками.

Именно такой реакции и ожидал Полынов. Спасатели – не десантники, приказов не понимают. Бескорыстные и самоотверженные люди, у которых в крови рисковать собственной головой – даже вопреки логике и здравому смыслу.

Не обращая внимания на стук и возмущенные крики из трейлера, Никита забросил за плечи ранец кислородного аппарата, повесил на шею маску.

– Тимофеич, – сказал он, глядя в глаза командиру корабля, – тебе предстоит самое опасное дело. Открыть люк, а я вытолкну машину.

К Устюжанину уже вернулись его рассудительность и обстоятельность как в мыслях, так и поступках. От не свойственной ему растерянности не осталось и следа.

Здесь он был хозяином и, когда ситуация прояснилась, лучше знал, что и как делать.

– Люк откроют из рубки по моему приказу, – спокойно возразил он и ткнул пальцем в ларингофон у себя на горле.

– Так зачем дело стало? – улыбнулся Никита и позволил себе пошутить:

– Ждешь, когда над городом пролетать будем? Командуй.

– Погоди. – Устюжанин размеренным движением защелкнул карабин страховочной стропы на поясе Никиты. – Сейчас здесь такое начнется, что нас вместе с машиной выметет. – Он критически, как и положено командиру корабля, окинул фигуру Полынова взглядом, и только затем скомандовал:

– Открыть люк!

Поток воздуха, вырвавшийся из самолета, швырнул их на капот «уазика», но подталкивать машину не пришлось – она сама покатилась к люку. Полынов успел прикрыть рот кислородной маской, но вдохнуть все равно не было никакой возможности – легкие в груди самопроизвольно распухли, а все тело стало раздуваться, словно надувная игрушка. Пальцы превратились в сардельки, ремешок часов впился в запястье, ноги раздуло так, что передвигаться можно было только враскорячку. Глаза, наверное, заплыли бы опухшими веками, если бы глазные яблоки сами не стали вылезать из глазниц. И все равно Полынов практически ничего не видел из-за слепящего света незащищенного разреженной атмосферой солнца, хлынувшего в открытый люк.

Мгновенно окоченев от лятидесятиградусного мороза, ничего не видя, ошалев от распирающего изнутри давления, Полынов больше держался за «уазик», чем толкал его, и шел, шел… Пока сильный рывок страховочной стропы не опрокинул его на пол. И все-таки, лежа на полу, он успел увидеть, как машина, перевалив за край люка, сорвалась в ослепительную солнечную муть за бортом.

Не прошло и пяти секунд, как корпус самолета дрогнул, приняв на себя слабую в разреженном воздухе взрывную волну близкого взрыва сброшенного «уазика». Хитро настроили барометрический взрыватель – на какую бы высоту ни взобрался самолет, взрыватель не реагировал, но при малейшем снижении он обязан был сработать. Не хотели в ФСБ привлекать повышенное внимание к Каменной степи, поэтому крушение самолета должно было случиться далеко от нее, не менее чем в ста километрах, на подлете.

Когда люк закрылся, Полынов еще пару минут неподвижно лежал на полу, чувствуя, как опухшее тело постепенно начинает приходить в норму, в глазах проясняется, а невесть откуда взявшиеся на коже кристаллики льда превращаются в холодную испарину. Наконец он поднялся, проковылял к лежащему у борта Устюжанину, наклонился над ним.

Старый летчик хрипло, натужно, со стоном дышал, мертвой хваткой вцепившись в страховочную стропу Полынова.

– Как ты, Тимофеич? – сипло спросил Никита и не узнал своего голоса. Уши словно заложило ватой.

– Ничего… – Устюжанин закашлялся. – Жив…

– Спасибо. – Никита подал ему руку и помог встать. – Если бы не ты, болтался бы сейчас за хвостом самолета мой окоченевший труп на веревочке, как дерьмо в проруби.

– Да не за что, – слабо отмахнулся Устюжанин. – Вижу, бредешь за машиной как завороженный, ну я и дернул за страховку… Тебе, видно, с парашютом прыгать не доводилось?