Виталий Зорин - Карантин

Никита отступил на шаг под плафон, поигрывая в руке пистолетом и прикидывая, как сподручнее ударить им по светильнику. Ливень по-прежнему неистово барабанил по крыше, а вот молнии все не было.

Неужели гроза закончилась? Как некстати…

– Не глупи, – сказал Стародуб, косясь на пистолет. – Я тебе гарантию жизни дал.

Полынов бросил прощальный взгляд на Петрищеву и отвел глаза. Лилечка сидела на табурете ссутулившись, с потухшим взглядом. Все она поняла, и жестокие игры мужчин уже ее не интересовали. Ничего она не слышала и не видела.

– Ты-то гарантии дал, – криво усмехнулся Полынов, – а как к этому отнесется генерал Потапов?

– Нормально отнесется, – чересчур быстро заверил лейтенант. – А потом, у тебя другого выхода нет.

– Почему это нет? – Никита изобразил на лице удивление. Следовало отвлечь внимание лейтенанта, чтобы в момент прыжка он не был готов его встретить, и Полынов стал плести небылицы:

– Я думаю использовать тебя в качестве живого щита. Выйду сейчас из вагончика за твоей спиной, приставлю тебе к виску ствол и потребую машину к лаборатории. Как на это смотришь?

– Плохо, – покачал головой Стародуб. – У нас прекрасные снайперы. К тому же…

Что «к тому же», Полынов так и не узнал. Ему снова повезло, и опять по-крупному. Мощнейшая молния, разрывая громом барабанные перепонки, ударила в передвижную электростанцию. Свет погас, но Никита, не зная причины, разбил плафон и, ринувшись на лейтенанта, всей своей массой толкнул его спиной в окно, цепко держась за комбинезон.

Вывалились они из лаборатории на удивление легко – оглушенный громом, Никита не услышал ни звона разбитого стекла, ни треска выдираемого из стены вагончика жалюзи. Каким образом заметили и услышали происходящее спецназовцы, для него осталось загадкой, но в падении он почувствовал, как пули вонзаются в тело лейтенанта. Вот те, парень, и крест на грудь…

Упав вместе с трупом на землю, Никита мгновенно откатился под вагончик, выскользнул из-под него с другой стороны и, пригибаясь, побежал под проливным дождем по направлению к штабу. Слух наконец прорезался, и он услышал отчаянный треск автоматных очередей, крушивших в щепу обшивку вагончика. Бедная, бедная Лиля…

Как Полынов не напоролся ни на одного спецназовца из окружения, просто уму непостижимо. Очевидно, сыграли свою роль темнота, шум ливня, треск автоматных очередей, суматоха с противоположного бока вагончика. И элементарное везение.

Никита начал забирать влево, чтобы не выскочить прямиком к штабным вагончикам, но получилось ли это у него, не был уверен. Он мгновенно потерял ориентиры – грохот падавшего с неба водопада забивал все звуки, окаменевшая земля, абсолютно не впитывая воду, стала скользкой, и при каждом шаге он вертелся на ней, как на льду. Вся степь превратилась в громадную лужу, самая мелкая глубина которой была выше ботинок, и бег Никиты напоминал барахтанье мыши в стеклянной банке. Так можно «бежать» до утра, и в результате оказаться на том же самом месте.

Но иного решения не имелось. Не привык он опускать руки – тогда уж лучше сразу пулю в висок.

Очередная молния высветила вокруг сплошную стену низвергавшейся воды, и в десяти метрах за этой стеной уже ничего не просматривалось. С одной стороны, хорошо – ни в какой ночной прицел Никиту не засечь, но и куда бежать – тоже непонятно. Полынов умерил пыл и стал продвигаться вперед, стараясь в кромешной тьме не рыскать в стороны и придерживаться прямого направления.

Кажется, это ему удалось, потому что где-то через полчаса, во время очередной вспышки молнии, он увидел перед собой выступающий из воды бруствер окопа. Похоже, удача не оставляла Полынова. И направление удалось выдержать, и окоп вовремя увидел, иначе в нем при такой свистопляске природы можно либо ноги поломать, либо утонуть.

Полынов взобрался на раскисший холмик земли и, тяжело отдуваясь, остановился, выжидая, когда блеснет очередная молния и высветит точное расположение окопа.

– Стой! Кто идет? – внезапно окликнули его со стороны, и в лицо ударил луч прожектора.

Не размышляя, Полынов выстрелил в прожектор, свет погас, а Никита без разбега сиганул через невидимую траншею. Повезло и в этот раз – окоп он перелетел, упал на кремнистую, залитую водой землю и проскользил по ней на спине, даже не пытаясь встать, никак не меньше десятка метров. И правильно сделал, что не встал, потому как через пару секунд над ним рассерженными красными осами пронеслась очередь трассирующих пуль.

Только тогда он перевернулся на живот, вскочил и снова, поскальзываясь, с трудом сохраняя равновесие, побежал прочь.

«Черта с два вам меня поймать!» – пронеслось в голове. Слой воды под ногами тут неожиданно оказался меньше – то ли она сливалась в окоп, то ли еще куда-то по наклонной плоскости, – и бежать здесь было, несомненно, легче. Даже самопроизвольно выработался своеобразный способ бега по скользкой поверхности, покрытой водой: нечто среднее между бегом конькобежца и лыжника – враскорячку, почти не отрывая подошв от земли.

«Еще бы лыжные палки, – с нахлынувшей вдруг бесшабашной веселостью подумал он, – и хрен вам меня догнать!» Он попытался задавить в себе эйфорию уверенности в безусловною удачу – ни к чему хорошему она во время бегства не приводит, – но ничего не получилась. Безумно хотелось верить, что все уже позади, потому ничего он с собой поделать не мог, хотя знал, что именно в такие моменты агенты теряют бдительность и попадаются на самых элементарных вещах.

Почти так и вышло. Внезапно он споткнулся о торчащий из земли металлический прут – и полетел вперед, из-за приступа эйфории не успев сгруппироваться. Все же рефлекторно выставил перед собой руки, но не прикрывая, как учили, голову, а вниз, инстинктивно ожидая встретить землю. Руки таки коснулись земли, но Полынов этого уже не ощутил, поскольку на мгновение раньше голову «встретила» монолитная бетонная стена.

* * *

Сознание возвращалось медленно, балансируя между реальностью и небытием толчками крови в голове.

Затем возникла боль и, нарастая, постепенно вывела Никиту из обморочного состояния.

Полынов открыл глаза, но ничего не увидел. Перед глазами стелился серый туман, будто он рассматривал мир через расстроенную оптику. Никита оперся о землю дрожащими руками, с трудом, преодолевая слабость, перевернулся на спину, приподнялся на локтях.

И снова ничего не увидел. Окружающее пространство плыло, двоилось, троилось, в ушах шумело, в висках пульсировала боль.

Только сейчас Никита понял, что лежит в грязи, а сверху на него сыплется мелкий, моросящий дождь.

Он осторожно повел головой, коснулся затылком чего-то твердого – и чуть снова не потерял сознание от острой боли. Прикрыв глаза, он протянул руку, нащупал позади себя бугристую бетонную стену, подтянулся к ней на локтях и сел, опершись о стену спиной.