Андрей Воронин - Никто, кроме тебя

Рублев отодрал взгляд от ближних ко входу трупов, как вытаскивают ноги из болота, утягивающего вниз. Бегло осмотрел остальных – всего семь мужчин и одна женщина. Из мужиков только двое славянского типа, но это бомжи, покрытые струпьями, с умиротворенным выражением людей, чьи мытарства наконец закончились.

В следующем, наполовину пустом помещении тоже трудно было принять кого-то за десантника. Грудь впалая, дряблый живот, тонкие, как плети, руки.

Закончив осмотр, Комбат зашел в комнату к дежурному, тронул за плечо. Лишь бы не заорал спросонья, еще подумает, что ожил кто-то из честной компании.

– Сейчас, – пробормотал санитар по-азербайджански, решив, что явился сменщик.

– Я тут за справкой. Ты до скольки дежуришь?

Санитар с трудом разлепил глаза и молча уставился на незнакомца, облизывая пересохшие за ночь губы.

– Вопрос понятен?

– Бир дягигэ (Одну минуту).

Человек в белом халате встал, ополоснул лицо из умывальника и бросил взгляд на будильник.

– До семи.

Он выглядел безумно уставшим. Комбат хорошо знал, что такое сон в сидячем положении, да еще в духоте – просыпаешься как с похмелья.

– Трое ребят с Насосной лежали здесь? Глаза санитара быстро приняли осмысленное выражение.

– Лежали. Совсем мало.

– Точно знаешь? Тебе разве докладывают, кто откуда поступает?

– Брат, там сразу было видно. Не наш обычный контингент.

Он стал со знанием дела описывать анатомические подробности: различные группы мышц и кожу – чистую, без татуировок и лишая. Отключившись на время, Рублев не прерывал его, думая о своем.

– Куда их забрали?

– Точно не знаю, брат. Не моя смена была, а тот человек будет сегодня в пять. У него спрашивай.

Человек в мятом белом халате еще раз склонился к умывальнику. Было видно, что он не хотел долго оставаться лицом к лицу с гостем.

– Долго ты там плескаться собираешься? Присядь. У нас с тобой еще есть чуток времени.

– Сейчас. Мне еще запись в журнале надо сделать. Вечно забываю.

Простые действия помогали ему скрыть нервозность.

– Садись и слушай, что я скажу. Ты человек маленький, я к тебе не в претензии. Что приказали – то и делаешь. Как только я уйду, снимешь трубку и, начиная с пяти, меня будут ждать здесь добрые друзья.

– Брат…

Санитар открыл было рот, но Комбат жестом показал, что еще не закончил.

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Все уладим по-хорошему. Скоро явится твоя смена, и мы отправимся в дорогу. Место ты знаешь.

– Почему я? Я здесь один, что ли? Санитар даже всхлипнул от отчаяния, проклиная судьбу за то, что визит незнакомца пришелся на его дежурство.

– Ничего, я дам тебе возможность всем угодить. Наведешь тех товарищей на верный след – мне давно пора с ними встретиться.

– Опять несчастье на мою голову, – причитал санитар. – За что? Никому в жизни плохого не делал.

– С работой тебе не повезло. Таможня, морг – есть такие должности, которые теплыми только кажутся.

– Сравнил с таможней. Там люди деньги гребут, а здесь что? Я скоро к трупам так привыкну, что живых пугаться начну. Нашлась бы другая работа, я бы лишнего часа здесь не сидел.

– Ближе к делу. Сменщиков жди на улице. В помещение больше не возвращайся – я должен быть уверен, что ты не позвонишь и не шепнешь никому на ухо.

– Брат, если ты мне не веришь, лучше сразу прикончи, – санитар все еще не терял надежды разжалобить Рублева.

– Я буду слышать каждое слово и видеть каждое шевеление. Все! Быстро сдаешь дела и идешь бодрым шагом по улице.

По словам санитара, ненужные трупы – те, на которые не предъявляли права родственники – отправляли из морга на самую дальнюю из городских свалок. Чтобы не возиться с рытьем могил в каменистой прокаленной солнцем почве, их обливали бензином и сжигали в небольшом рву. Раз в два-три месяца подъезжал экскаватор и засыпал часть рва, уже заполненную останками.

Судя по сроку, ребята из Насосной, вернее то, что от них осталось, должны были еще лежать под открытым небом рядом с бомжами, бродягами и уголовниками. Если это действительно так, значит нужно срочно их забрать.

Комбат нанял небольшой крытый грузовик с условием, что водитель отыщет три ящика нужного размера и прихватит еще лопату. С настоящими гробами он не хотел выезжать на трассу, любую машину могут остановить и досмотреть.

Санитар слезно упрашивал завязать ему руки за спиной. На случай, если его увидят вместе с Рублевым, он хотел предстать жертвой насилия. Комбат отказался – по той же самой причине возможного досмотра.

…В кузов затягивало пыль сквозь дыры в тенте. Санитар причитал на смеси русского с азербайджанским, а Комбат пытался отрешиться от всего суетного, заранее примириться со зрелищем, которое ему предстояло увидеть. Снова и снова он вспоминал Красильникова, вспоминал мелочи, каких не предполагал отыскать в памяти. Гильзу от крупнокалиберного патрона, из которой Коля сделал себе брелок, бродячую афганскую собаку с совершенно одичалыми глазами, с которой он поделился обедом.

Свалка сразу возвестила о себе смрадом. Ветер дул как раз в лоб, навстречу движению и его крылья уже были помечены тлением. По дороге попалось несколько машин, недавно разгрузившихся, – теперь они возвращались порожняком. Кто-то из водителей еще морщился, закрывая платком нос и рот.

Огромное скопище мусора и отживших свой век механизмов было ничем не огорожено. По мере того, как Рублев со своим провожатым двигались в глубь этого заповедного материка, зловоние постепенно угасало. Солнце здесь работало быстро, высушивало раз и навсегда. От всего способного гнить и разлагаться оставалась одна воздушная оболочка, легко разносимая ветром.

Ветер дул не слабый, и в воздухе вместе с птицами витали мириады больших и малых газетных и полиэтиленовых обрывков, шелухи, полуистлевших тряпок, бумажных выцветших этикеток и оберток. Слишком высоко они не поднимались, ноги не падали, роясь над землей, наподобие мальков в водоеме.

Комбата удивило почти полное отсутствие мух, но потом, когда снова пришлось миновать недавно образовавшуюся гору мусора, он понял, что мухи здесь не летают, а ползают – раскормленные, с зеленоватым отливом и выбирают, что посвежее. Птицы вели себя гораздо глупее: хватали в клюв всякую несъедобную дрянь и носились с ней радостно, как с трофеем.

Внизу, под ногами, почва почти не просматривалась. На этом материке был свой рельеф, отличный от апшеронского: подъемы и спуски, холмистые гряды и глубокие лощины. К месту можно было подъехать ближе – ведь трупы не тащили так далеко на горбу. Но Рублев решил сперва все разведать точно, а потом уже подгонять грузовик. И слишком поздно понял, что проводник повел его в обход, чтобы никому не попасться на глаза.