Андрей Воронин - Точка кипения

А сейчас есть передачи на любой вкус. Женщины, как раньше праздники в календаре, отмечают время показа любимых сериалов, мужики глазеют на боевики и триллеры, дети часами смотрят мультики, не упуская боевиков, пенсионеры – фильмы сталинских времен. И дружно ругают телепрограммы: женщины – боевики, воспитывающие в детях жестокость, мужчины – “мыльные оперы”, развивающие только железы наружной секреции; псевдоэстеты – все огулом за привитие народу дурного вкуса.

И верно. Былое телевидение не вызывало никаких сильных эмоций. Одну тоску.

Итак, Бобров с интересом смотрел фильм, который завтра же обзовет чепухой и маразмом, когда зазвонил телефон. Бобров снял трубку, выслушал и чертыхнулся. Милый женский голос, а какие доставил неприятности! Между прочим, кто это был – Зина, Рая? Ай, какая разница! Надо одеваться и ехать на работу, черт бы побрал зануду Ремезова. Вечно он устраивает аврал, когда ему приходит на ум очередная “гениальная” идея. А может, срочный вызов связан с убийством, всплыли какие-то неприятные детали, и хозяин в темпе принимает ответные меры?

Бобров выключил телевизор, достал из шкафа пиджак и свежую рубашку.

Тем временем у телефона-автомата рядом с его домом мужчина в возрасте говорил молодой девушке:

– Все, Даша, ты свою работу сделала, а я со своей один справлюсь. Не женское это дело.

Бобров звякнул ключами в кармане, и ему вдруг почудился в этом печальный колокольный звон. Он распахнул дверь и шагнул за порог, но второй шаг ему помешал сделать тяжелый охотничий нож, упершийся в живот. Посередине лезвия шла бороздка для стока крови, а ближе к животу, на острие, Бобров заметил подсохшее ржаво-бурое пятно.

– Шагай назад, Бобер, и только пикни… – угрожающе сказал человек с кинжалом.

Тот послушно вернулся в комнату и замер, ожидая следующих команд.

– Ну давай, Бобер, рассказывай, что вы сотворили с моим сыном? – потребовал мужчина.

– Так я, Илья Петрович, на суде все рассказал, – начал юлить Бобров.

– То были сказки, а мне правда нужна. И учти, – мужчина поднес к лицу Боброва лезвие кинжала. – Я уже говорил с Ледогоровым. Он тоже поначалу упирался, пришлось слегка подколоть его мальчонку – видишь, кровь запеклась. После этого он заговорил. Угадай, Бобер, кому больше веры будет: тебе, одинокому, или мужику с женой и ребенком? А если надо, я могу сбегать, переспросить. Они в своей квартире связанные лежат. Это рядом, ты же знаешь, на соседней улице. Я по лесам и не такие километры наматываю. Уж лучше со мной не шути!

Из такого положения было трудно нанести удар кинжалом. Боброву представился удобный момент завязать борьбу, но он струсил. Неважно, что он на пятнадцать лет моложе. Зато он видел, как егерь ворочал десятипудовые кабаньи туши и без устали шагал по непроходимой чаще. Тогда это был свойскмй мужик Петрович, а сейчас его глаза горели дьявольским огнем и преграждать ему путь было так же опасно, как скорому поезду на полном ходу.

Бобров робко уселся на краешек стула, словно находился в чужой квартире, а не у себя дома:

– Это все Ремезов. Он от безделья налакался как свинья и уже ничего не соображал. Понимаешь – ни-че-го!

– А экспертиза утверждает, будто Лексеич только пива бутылку выпил. Или бокал вина.

– Сам знаешь, чего стоят наши эксперты. Если бы им приказали, они бы в крови Ремезова нарзан обнаружили. Но поскольку персонал больницы видел, как его штормило, да и выхлоп был на весь этаж, они и сочинили про пиво. На самом деле Ремезов здорово к бутылке приложился. Только жаль, не успел, гад, набраться до отключки. Охотиться ему приспичило, ну и вспомнил про зубров в загоне и пристал к Антону: отведи да отведи. А тот ни в какую. Ремезов со злости и жахнул в него картечью. А мы здесь вообще ни при чем, у нас даже ружья зачехленные лежали.

– Ну да, просто молча наблюдали в сторонке.

– Так кто ж знал, что он бабахнет? А уж что попадет – и представить не могли. Он же всегда мазал!

– За свои задницы вы боялись, за теплые места. Вас Лексеич за шавок дешевых держал, а шавкам хозяину указывать не положено, даже если он умом тронулся. Поэтому вы и молчали, засранцы. Ладно, мне надо с Лексеичем один на один потолковать. Подскажи, как это лучше сделать.

Бобров сделал вид, что задумался. Сел поглубже на стул, морщил узкий лоб, шевелил губами.

– Трудно это. Хозяин все время на людях, а домой его охранник провожает. Он же у нас бизнес-мент.

– Забавно-забавно. А Ледогоров сказал, что есть такая возможность. – Егерь ухватил Боброва за рубашку, приставил к горлу кинжал. – Надо тебе кровь пустить. Оно давление лечит и память улучшает.

– Не надо, – пролепетал Бобров. – Я вспомнил. Есть у Ремезова подруга, живет на Декабристов, 8. Он к ней через день ездит. Один, без охранника.

– Вот это другой разговор, – произнес егерь. – Вытяни ноги, – и видя, что Бобров мешкает, рявкнул:

– Ноги давай!

Он достал из кармана моток прочной веревки и отрезал кусок ножом, потом связал Боброву ноги и так туго затянул веревку, что она стала твердой, как железо. Бобров недовольно буркнул, но, посмотрев на егеря, тут же замолчал.

– У меня память хорошая, – неожиданно сказал егерь. – Ты, кажется, говорил, что у тебя сестра в Киеве.

– Да, – сказал Бобров, несколько удивленный таким поворотом разговора.

– И телефон вашего диспетчера я помню, сколько раз звонить приходилось, докладывать вам, мерзавцам, что все готово к охоте. Диспетчера ведь день и ночь сидят, верно? Я сейчас ее наберу, а ты скажешь, что срочно отправляешься в Киев. Мол, сестра под машину попала и лежит в реанимации, шансов на спасение мало.

Когда Бобров закончил разговор, егерь огорошил его еще одним известием:

– Я пока у тебя поживу, чего мне каждый день мотаться сюда из нашей глуши. Глупо ведь, когда охотник сидит в одном лесу, а зверь в другом.

Он связал Боброву руки и пошел в ванную, где устроил тщательный обыск. Егерь вынес оттуда все режущие предметы и зеркала, а принес тюфяк, подушку и одеяло. После этого он развязал Боброва.

– Пока я дома, живи там. Набери книг, и я тебя закрою на защелку.

Разобравшись с пленником, егерь по-хозяйски устроился на кухне, приготовил ужин на двоих, и обманутый такой заботой Бобров попытался выклянчить у него водки – успокоить потрясенные нервы. Егерь до хруста в пальцах сжал рукоятку кинжала и гневно бросил:

– Скажи спасибо, что я тебя, нелюдя, кормлю и в постель укладываю. После того, что вы с Антоном утворили, тебя надо бросить в собственное дерьмо подыхать мучительной смертью.

Всю ночь Бобров ворочался в неудобной ванне, ударяясь головой о ее эмалированные бока и мучаясь от неизвестности. Он мог попытаться выломать защелку, но хорошо помнил угрозу егеря: “Будешь своевольничать – зарежу, как свинью”.