Андрей Воронин - Фаянсовый череп

Смык был жив и с виду невредим. Он лежал на полу, задрав небритый подбородок, и храпел, как африканский слон с полипами в хоботе. Караваев наклонился, подхватил бесчувственное тело под мышки и волоком потащил в спальню. Здесь он взвалил Смыка на кровать и только после этого огляделся.

Царивший в комнате бардак вызвал у подполковника легкую гримасу брезгливости, зато валявшиеся вокруг пустые бутылки пришлись ему по душе. Он поискал вокруг, нашел пепельницу, в которой было полно окурков и еще какой-то дряни, и поставил ее на тумбочку в изголовье кровати. После этого подполковник отогнул простыню и осмотрел матрас. Матрас был поролоновый, что в данной ситуации устраивало Караваева как нельзя лучше. Он закурил, сделал несколько глубоких затяжек и положил тлеющую сигарету на простыню рядом с бессильно откинутой в сторону рукой Смыка.

Подполковник не спешил уходить. Он знал: то, что американцы называют законом Мерфи, а русские – законом подлости, вовсе не шутка. Этот выдуманный какими-то шутниками закон существует в реальном мире и действует с такой же неумолимой регулярностью, как все остальные законы физики, например закон всемирного тяготения. Если вы уронили на пол бутерброд с маслом, то он наверняка упадет маслом вниз; если вы – человек непьющий и раз в десять лет сели за руль, выпив по настоянию друзей глоток сухого вина, вас непременно остановит инспектор ГИБДД с чрезмерно развитым обонянием; и, наконец, сигарета, которая служит причиной гибели множества любителей курить в постели, мирно потухнет именно тогда, когда вы захотите с ее помощью спалить кого-нибудь заживо.

Впрочем, на сей раз сигарета исправно прожгла простыню и принялась за поролоновый матрас. Здесь дело пошло веселее, и Караваев понял, что закон Мерфи не сработал. Впрочем, этот закон вовсе не утверждает, что неприятные события происходят всегда; он лишь констатирует, что они случаются гораздо чаще приятных. Если человек умен и привык загодя просчитывать все возможные варианты, закон Мерфи ему не страшен: такой человек попросту не оставляет места для непредвиденных случайностей. В кармане у Караваева лежал плоский пузырек с жидкостью для зажигалок, и бывший подполковник готов был воспользоваться его содержимым, если что-нибудь вдруг пошло бы не по сценарию.

Но все случилось так, как и было задумано подполковником, – как всегда, впрочем. Такое положение вещей было обычным для Караваева, потому что он был профессионалом высокого класса.

Когда расползавшееся возле левой руки Смыка черное пятно достигло размеров большой сковороды, а из-за удушливого, с острым химическим запахом дыма сделалось трудно дышать, Караваев аккуратно собрал с пола разбросанные деньги и покинул квартиру – быстро, но без лишней спешки, которая, как известно, нужна только при ловле блох да еще, пожалуй, при остром приступе диареи.

Теплые весенние дожди смыли остатки снега в ливневую канализацию, где он и затаился до будущей зимы, строя коварные планы мести. Небо окончательно очистилось, и солнце, как вернувшийся из длительного и хорошо проведенного отпуска трудяга, рьяно взялось за дело, с каждым днем поднимаясь все раньше и все позже отправляясь на покой. Парки и газоны как-то незаметно сменили цвет, и горожане, всю зиму с нетерпением ждавшие первой молодой листвы, уже через неделю перестали замечать густеющие прямо на глазах кроны деревьев.

И без того бешеный транспортный поток на улицах города сделался еще бестолковее из-за выбравшихся на дороги “подснежников”, чьи машины всю зиму провели в гаражах либо под белым покрывалом слежавшихся сугробов на стоянках. Участились дорожно-транспортные происшествия, и на перекрестках все чаще можно было увидеть стариков на ржавых “Жигулях”, “москвичах” и “запорожцах”, которые с громкими скрипучими воплями трясли своими ветеранскими книжками и пенсионными удостоверениями перед носом у обескураженных владельцев протараненных под прямым углом “вольво”, “ауди” и “мерседесов”. В принадлежавшую банкиру Ивашкевичу “тойоту” на полном ходу врезался управляемый бодрым, хотя и подслеповатым семидесятилетним стариканом черный, сверкающий хромированными деталями “ЗиМ”. Старикан набил здоровенную шишку на лбу, банкир Ивашкевич не пострадал, если не считать материального ущерба в несколько тысяч долларов. У “ЗиМа” слегка помялся передний бампер. “Где я теперь такой найду?!” – яростно вопил оскорбленный старикан. Банкир Ивашкевич разводил руками, поскольку никак не мог взять в толк, почему это должно его волновать: в конце концов, именно водитель “ЗиМа” пытался проскочить перекресток на красный сигнал светофора…

Неутомимые земледельцы с утра до вечера из конца в конец перепахивали Москву на своих “линкольнах”, “бентли” и “роллс-ройсах”, собирая урожай, удобряя, подкармливая и твердой рукой выпалывая сорняки. Иногда они ненароком заезжали в чужой огород, и тогда в уединенных местах вспыхивали короткие яростные перестрелки, после которых уцелевшим землепашцам приходилось отстегивать часть своего шелестящего урожая землекопам и каменотесам.

В срок, как положено православным, справили Пасху. Во время всенощной в храме Христа Спасителя какой-то босяк стырил лопатник у самого Соленого. Соленый хватился лопатника только через час после того, как покинул церковь: полез в карман за деньгами, чтобы подмазать дорожного инспектора, и обнаружил, что остался не только без гроша, но и без прав, и без документов на машину. Ругающегося нехорошими словами Соленого замели в кутузку, где изъяли у него жестяную коробочку из-под детского крема, полную высококачественного кокаина. На следующий день братки вызволили Соленого из ментовского плена, но это обошлось ему в кругленькую сумму. Соленый сгоряча отдал приказ найти вконец обнаглевшего щипача, из-за которого разгорелся сыр-бор, и сделать с ним то, что Понтий Пилат сделал с Иисусом, но, немного поостыв, отменил свое решение: “Да ну его, братва, сам как-нибудь подохнет. Все ж таки Пасха, блин. Надо, типа, всем все прощать. Так Папа сказал!”. И поднял отягощенный массивным золотым перстнем палец к голубому весеннему небу.

На смену весне незаметно пришло пыльное лето. На берегу Москвы-реки, совсем недалеко от центра, начали возводить новенький, с иголочки, торгово-развлекательный комплекс – тот самый, проект которого был признан лучшим на проводившемся в начале марта конкурсе. Строили быстро и как-то не по-российски аккуратно: ни тебе щелястых заборов из горбыля, ни огромных, заваленных строительным мусором глинистых пространств, многократно превосходящих площадь самой стройки, ни мордатых прорабов, пускающих налево машины с цементным раствором, ни плотников, продающих окрестным жителям дверные и оконные блоки за бутылку водки… Деловитые, одетые в аккуратные яркие комбинезоны, непривычно трезвые люди сноровисто и без суеты управляли мощной импортной техникой, которая тоже вела себя на удивление тихо и благопристойно: не ломалась, почти не издавала шума, не пылила и не воняла дизельным перегаром, а просто делала то, для чего была предназначена. Впрочем, в последние годы такой стиль работы стал для москвичей почти привычным, а что касается персонала и техники, то даже такой проходимец, как Вадим Севрук, не смог за два года развалить крепкую, отлаженную, как концертный рояль, строительную фирму, доставшуюся ему от безвременно скончавшегося предшественника.