Андрей Воронин - Слепой для президента

– Вижу, вы тут не впервые.

– Да уж… Глеб Сиверов прошел следом за Потапчуком и затворил за собой дверь.

– Вот мы и пришли. К чему такие предосторожности?

– Не из желания подшутить над вами.

Потапчук нащупал выключатель. Вспыхнула яркая лампочка в матовом плафоне под потолком в тесной прихожей.

– Разрешите, Глеб Петрович, я закрою ненадежнее.

А вы раздевайтесь, здесь тепло, здесь топят.

Глеб почувствовал, что в квартире действительно тепло – по-видимому, здесь живут, хотя и не постоянно.

– Проходите, не стесняйтесь.

Глеб не стал раздеваться.

Генерал Потапчук снял плащ, повесил на вешалку, а вот шляпу и шарф снимать не стал.

– Проходите сюда, Я сейчас сварю кофе, и мы обо всем переговорим.

Генерал зажег свет в большой комнате, в которой стояли стол, кожаный диван и четыре кресла.

– Я вас позвал сюда потому, Глеб Петрович, что об этой квартире никто не знает. Я ее использую очень редко. Это, так сказать, моя тайная явка. В кухне есть плита, большой холодильник. Правда, продуктов в нем нет. Но зато он исправен.

Глеб, воспользовавшись разрешением хозяина, уселся в глубокое кресло и подумал, что шторы на окнах этой квартиры, наверное, никогда не открываются. Ну что ж, генерал опытный человек, на перестраховщика он не похож, и если шторы не открываются, значит, так надо.

Из кухни доносились самые банальные звуки – звяканье посуды, щелчок электрозажигалки. И через пять минут появился генерал Потапчук с кофейником и двумя чашками в руках.

– Возьмите газету, Глеб Петрович, и положите на край стола.

Глеб оглянулся и увидел в углу ворох старых газет.

Он взял верхнюю и расстелил на столе.

Генерал Потапчук опустил на нее кофейник.

– Глеб Петрович, сахара у меня нет, так что придется довольствоваться шоколадом.

– Ничего себе бедность – шоколад вместо сахара!

– Не всегда есть возможность сходить самому, а посылать никого не рискую.

Глеб пожал плечами. Все это уже начало его настораживать. Чрезмерная конспирация, скрытность, какое-то слишком уж долгое начало… Обычно довольно прямолинейный Потапчук вел себя на этот раз не так, как всегда. Правда, Глеб встречался с генералом не часто, но характер этого человека успел изучить хорошо.

"Скорее всего, Потапчук сварлив, любит придираться по мелочам к своим подчиненным. Возможно, он педант, но в то же время немного неряшлив и рассеян.

Хотя нет, по-видимому, это маска. Одна из многочисленных масок, которую носит Потапчук. Не худшая из них".

– Вас, наверное, заинтриговало, Глеб Петрович, почему я веду себя именно так, а не как-то иначе?

– Да, – признался Сиверов.

– Думаю, вы скоро все поймете. Наливайте кофе.

Или, если хотите, я за вами поухаживаю.

– Нет, спасибо, я все сделаю сам.

Генерал Потапчук расстегнул браслет часов, повертел их в руках, приложил к уху, смешно, по-детски, наклонив голову набок.

– Идут, как ни странно. Этим часам уже тридцать пять лет. Да-да, швейцарские, в Берне приобрел.

– Я тоже был в Берне.

– Знаю, Глеб Петрович.

Генерал никак не начинал разговор, ради которого позвал Глеба. Он все еще нервничал, поглядывал на стрелки своих швейцарских часов. Будто бы существовала инструкция начать говорить о деле в строго определенное время.

Глеб Сиверов же казался невозмутимым. Он налил кофе в две чашки. Генерал зашелестел фольгой, затем принялся ломать шоколад.

– Угощайтесь, угощайтесь, Глеб Петрович. Говорят, даже утверждают умные медики, какао, содержащееся в шоколаде, очень благотворно влияет на клетки головного мозга. И человек, употребляющий много шоколада – думает быстрее, нежели тот, кто ест много мяса.

Извините, что говорю банальные вещи… – Я отдаю должное и тому, и другому, – ухмыльнулся Глеб и взял предложенный генералом шоколад.

Шоколад был отменным, и Глеб вновь улыбнулся.

Тепло, вкусно, можно и посидеть, к чему бы ни привел разговор.

– А что, генерал, шоколад тоже швейцарский? Купленный тридцать лет тому назад?

– Да, и шоколад швейцарский, и часы у меня швейцарские. Только вот счета нет в швейцарском банке.

– Дело наживное, – пошутил Глеб.

– Нет, слишком уж я стар, Глеб Петрович, для таких дел. Это ваши подопечные любят открывать счета в швейцарских банках. Я имею в виду личные счета, – генерал сделал маленький глоток густого кофе.

– Так зачем все-таки вы меня вызвали? – напрямую спросил Глеб, глядя в глубоко посаженные, буквально спрятанные под косматыми седыми бровями глаза генерала.

– Сейчас все объясню. Я почему не стал звонить в вашу мастерскую – мне не очень хотелось бы, чтобы те, кто за вами следит, узнали, где она находится.

– Откуда вам известно, что за мной следят?

– Мне все известно, – наконец-то генерал Потапчук обрел былую уверенность и стал таким, каким его помнил агент по кличке Слепой, работавший с генералом, когда тот возглавлял один из самых важных отделов в КГБ. – Я, Глеб Петрович, не хотел, чтобы кое-кто знал о моем с вами контакте… – Я внимательно слушаю.

Генерал на некоторое время задумался, потер свои седые виски кончиками пальцев, зачем-то прикоснулся к носу и исподлобья взглянул на Глеба Сиверова, который, раскрепощенно развалившись, сидел в кресле.

– Думаю, Глеб Петрович, вы правильно меня поняли.

Глеб весь подался вперед и обхватил колени крепкими руками. Как ни старался он скрыть свои мысли и казаться безразличным, что-то на его лице выдало напряжение.

А генерал Потапчук, как опытный физиогномист, сразу же это уловил.

– Я понимаю, Глеб Петрович, что своим звонком подставил вас и как бы выдал. Но так надо. Сейчас не время, и мне пока не хочется объясняться до конца, да и не стоит. Поверьте, так надо.

– Я верю вам, генерал, верю. Продолжайте, я весь внимание.

– А почему вы не пьете кофе? Или я плохо сварил его? Может, остыл?

– Почему же, я пью, – Глеб поднял чашечку за тонкую ручку и сделал еще один глоток.

Он был, что называется, не в своей тарелке, хотя за долгие годы службы привык ко всяким разговорам. Но, тем не менее, всегда, когда встречался с генералами, тем более с теми, которых уважал, чувствовал некое напряжение. Ведь пока еще он не знал толком, к чему клонит Потапчук и какую работу предложит на этот раз. А когда чего-то не знаешь, испытываешь неуверенность, которая сковывает твои движения или, наоборот, делает их какими-то резкими. Если же человеку все известно, он ведет себя намного спокойнее. Как ученик перед экзаменом: вроде бы и билеты выучены и на любой вопрос готов ответ, но, тем не менее, волнение не дает расслабиться, не дает быть самим собой.

«Что же это я так, – поймал себя на мысли Глеб Сиверов, – разволновался, как школьник, которому светит золотая медаль за окончание десятилетки и осталось только сдать последний экзамен».