Андрей Воронин - Смерть знает, где тебя искать

– Мне не нужны неприятности? Вы меня удивляете, товарищ полковник. Единственное, по-моему, чего в жизни не хватает, так это неприятностей. Каждая чужая неприятность – это мой шаг к бессмертию.

– Варвара, перестань! – взялся увещевать расходившуюся Белкину полковник Терехов. – Не надо шум поднимать. Я обо всем договорился, пообещал, что вы никаких шагов, не согласовав со мной, не предпримете.

– Так можно считать, мы уже все согласовали? Да, полковник?

– Ладно, Белкина, мы об этом потом поговорим, – впервые за сегодняшний день полковник Терехов назвал Варвару по фамилии, что могло означать, он начинает сердиться.

– Ладно, пока ничего не буду предпринимать, как договорились. Ну и гнусные же эти омоновцы, так народ разгонять! Думаю, теперь за мной со всех каналов новостей будут ходить и клянчить: “Варя, продай! Дай показать!”.

– Послушай, Варвара, может, ты эту кассетку мне отдашь, а? Тогда я буду спокоен.

– У меня нет этой кассеты, – очень серьезно сказала Варвара.

– Я пойду гляну, где эфиоп, – и Сергей направился в ту сторону, где располагались цветочные ряды.

Он приглядывался, но нигде Абебы не увидел. И тогда он решил, что надо поинтересоваться, не покупал ли тот цветы. Сергей подошел к двум девушкам, торгующим букетами.

– Добрый день, – сказал он, оглядывая цветы.

– Вам что, мужчина, – розы, гладиолусы, гвоздики? Вот свеженькие лилии, час назад привезли. Смотрите, какая прелесть! А вот орхидея, купите любимой женщине.

– Девчонки, – сказал Дорогин, – я бы у вас купил и, наверное, куплю. Но я ищу одного человека, негра, бомжа. Грязный такой, кучерявый, с бакенбардами, на Пушкина похож…

– Абебу, что ли? – девчонки эфиопа знали. – Он здесь пробегал, туда куда-то пошел, – и девчонки указали по направлению к центру цветочных киосков.

– Давно дело было?

– Минут двадцать назад. Нет, не двадцать.” у нас тогда еще старик розу покупал, желтую, на длинном стебле, минут двенадцать тому назад.

– Спасибо, девушки.

Эфиопа видели и другие торговцы цветами, но куда он исчез, никто сказать не мог. Сергей вернулся к началу рядов, купил у девушек цветы и уже с ними в руках пришел к друзьям.

Женщины получили цветы. Полковника Терехова уже не было.

– Сергей, не хотите с Тамарой поехать ко мне?

– Нет, Варвара, спасибо, – немного ревниво произнесла Тамара, – нам надо к себе. У нас еще кое-какие дела.

Что за дела у Тамары, Сергей не знал. Но если Солодкиной не хочется ехать в гости, значит, так оно и будет. Простившись с Белкиной и договорившись о звонке, Сергей с Тамарой направились к своей машине.

– Дурацкий день сегодня, – садясь на переднее сиденье, произнесла Тамара. – Не нравится мне все это.

– Что – “это” и почему все?

– Драка не нравится, и Белкина мне не нравится. У нее одно на уме…

– А у тебя?

– Мне, Сергей, слава не нужна, мне надо, чтобы все было спокойно, стабильно. А мы опять в какие-то истории влезаем. Зачем тебе эфиоп сдался?

– Я с ним сидел в тюрьме, – резко поворачивая “ руль влево, произнес Дорогин. – Мы с ним два года были вместе. Я освободился, а он еще мотал срок.

– Сергей, – Тамара взяла его за локоть, – я хочу, чтобы ты забыл.

– Что забыл?

– О прошлой жизни. Ужасной жизни, как я понимаю.

– Да, жизнь была не сахар.

– Вот и не вспоминай.

По лицу Сергея Тамара поняла, как ему тяжело и больно вспоминать прошлое, которое никак не отпускает, держит цепко, как неизлечимая болезнь. Вроде бы все нормально, но болезнь не побеждена, недуг живет своей жизнью, отдельной от жизни жертвы.

– Послушай, Сергей, может, уедем отсюда?

– Уезжали уже. Легче от этого не становится. От себя не спрячешься. Просто я, Тамара, такой человек, это моя судьба, наверное. А от судьбы, ты же знаешь, не убежишь.

– Сергей, ты – моя судьба, и я хочу, чтобы она у нас была хорошей. Ты меня слышишь, Сергей?

– Слышу, дорогая.

Абеба дернулся, попытался встать. Но руки и ноги были связаны, и ему встать, естественно, не удалось.

– “Где я? Что со мной? – абсолютно не понимая происходящего, подумал эфиоп. Он попытался открыть рот, о появилось болезненное ощущение. Он пошевелил пальцами рук, те затекли и плохо слушались. – Где же я? Что со мной?"

Машину качнуло, и Абеба больно ударился головой о рифленый борт, ударился так сильно, что Илья перегнулся через спинку сиденья, поглядел на свою жертву. Абеба поджал ноги и еще раз дернулся. Картонные коробки посыпались.

– Вот сволочь! – сказал Илья. Григорий смотрел в зеркальце. Что происходит в салоне, он не видел.

– Езжай, я сейчас сам с ним разберусь. Глаза эфиопа были вытаращены, он со страхом смотрел на Вырезубовых, словно глазами пытался спросить: что вы со мной делаете? Зачем бедного эфиопа обижаете? Чем-то он в этот момент был похож на Акакия Акакиевича Башмачкина.

Но естественно, братья Гоголя не читали и о существовании бессмертного Акакия Акакиевича не подозревали.

– Лежи, урод! – громко, чтобы перекричать шум двигателя, обратился к эфиопу Вырезубов. – А то как шарахну по башке! – и он показал монтировку, которой потряс прямо над головой Абебы.

Тот затрясся от страха, зажмурился, и если бы была у него такая чудесная возможность, то от страха провалился бы сквозь днище микроавтобуса и, наверное, даже сквозь бетонное покрытие шоссе.

– Если будешь шевелиться, жаба чернозадая, я тебе череп размозжу. А так поживешь еще.

Глаза эфиопа спрашивали: “Куда вы меня, злые люди, везете? Что я вам плохого сделал? Я же вас не трогал, я у вас ничего не украл, даже бранного слова в ваш адрес никогда не произнес. За что ж вы меня так, нелюди?”.

– Повернись мордой в пол, жаба чернозадая! – Григорий улыбался, и выражение его лица было жутким. На нем прописалась улыбка смерти. Крепкие белые зубы, время от времени проглядывающие в узкую и длинную щель рта, читались оскалом смерти. – Не гони, брат, а то еще ублюдки менты остановят. Вон там, за поворотом, они всегда на скорость вырезают.

– Да знаю я, – сбрасывая скорость, произнес водитель.

– Включи музыку.

Покрутив ручку настройки, Илья нашел классическую музыку.

– Не надо мне туфтень эту, лучше чего-нибудь повеселее. От скрипок понос может случиться, как от сырого мяса. – Скрипки сменились синтезатором. – Вот, пускай лучше это будет, пускай Пугачиха орет.

– Ты бы ее хотел трахнуть?

– Нет, слишком она жирная, свинья какая-то. А я к свинине равнодушен, меня от нее почему-то поташнивает.

– Мы с тобой, как евреи, свинину не едим. И мама свинину не любит.

– Лучше уж говядину.

– Говядина лучше.

Абеба слышал этот разговор. Он понимал все слова, но смысл разговора был ему еще непонятен.

«О чем говорят эти люди? Куда они меня везут? Зачем?»