Александр Жиров - Амулет смерти

Три дня вся деревня будет пожирать наваристую сытную похлебку. Четыреста граммов чистой говядины достанется каждому. Четыре раза в год люди из дагомейского буша едят мясное до отвала.

Это случается в праздники Первого, Второго, Третьего и Четвертого урожаев.

Причем Четвертый — главный праздник, потому что уборочная страда совпадает с началом охотничьего сезона. Малыши в стадах уже подросли, и животные возвращаются к обычной кочевой жизни.

Вождь Нбаби слышал в разное время от редких белых гостей, что белые снимают в год всего два урожая, но едят мясо ежедневно. У этих белых все очень странно.

Колдун скакал как обезумевший. Словно якутский шаман, наевшийся супа из мухоморов.

— Бог Зеленой реки принял вторую жертву! — кричал Каплу.

— Бог Зеленой реки принял вторую жертву! — вторил ему народ.

Наконец Каплу исчерпал весь запас заклинаний — и больших, и средних, и маленьких. Наконец все боги были дважды измазаны кровью.

— Солнечный бог принял вторую жертву! — с энтузиазмом скандировал народ фон заключительные слова обязательного текста.

«Та-та-тата-там, тата-тата-та-там», — вновь загремели пять пар барабанщиков, стоя друг против друга.

«Та-та-тата-там, тата-тата-та-там», — вновь посыпались удары на бритую головку страдалицы Зуби. Понемногу к ней возвращалось сознание. Слух уже вернулся.

Она слышала барабанную дробь и какието стонущие звуки. Будто кошка призывает самца.

Зуби открыла глаза. Солнечный свет, проникший в хижину через откинутый полог входа, таял и обращался в полумрак под коническим потолком. Зуби перевела взгляд. Ее живот стал заметно меньше.

Словно воздух выпустили.

Она слабо пошевелила рукой, ногой.

Поискала что-то глазами. Тело казалось чужим.

— Слава Солнечному богу! — воскликнула одна из старух, вставая с колен.

Только что она брызгала дочери вождя в лицо водой, чтобы быстрее привести в чувство.

Другая женщина протянула крошечное черное тельце:

— Вот твой сын. Он не такой черный, как наши дети. Значит, это ребенок когото из тех белых, что приезжали к нам девять лун назад.

Пока белые не превращают черных в рабов или прислугу, черные против белых ничего не имеют. Повитуха просто констатировала, что сын Зуби имеет менее темную кожу, чем любой другой житель деревни. Из этого не следовало, лучше он или хуже других. Первобытные народы не знают ни национализма, ни расизма.

Не было в словах старой негритянки и осуждения внебрачной связи. Первобытные люди не знают лицемерия, поэтому делают всегда то, что хочется. Если женщина хочет отдаться, она отдается. За последствия этого шага никому и в голову не придет ее осуждать.

Зуби ощутила прикосновение теплого комочка к своей груди. Это плакал ее ребенок. Сын ее и прекрасного белого человека, который улетел на страшной железной птице.

Сын, зачатый на хлопковом поле. Когда-нибудь железная птица вернет Зуби возлюбленного, и она с гордостью покажет ему их ребенка. У сына появится отец.

«Он мой, мой», — с гордостью подумала молодая мать о сыне советского капитана.

Старухи покинули пальмовый дом вождя и бросились на площадь. Во-первых, объявить Нбаби, что дочь родила светлого мальчика. Во-вторых, принять участие в торжествах.

Они успели. Над тушами быков работали два десятка человек. Над ними кружили тучи мух. Уже полыхали два костра.

Специальная бригада вкатила на площадь праздничные чаны и сейчас пыталась установить их на огонь. Неудача следовала за неудачей. В толпе хохотали.

Женщины, пригубив свежую кровь, носили от реки воду в глиняных сосудах. Они их ставили на бритые головы и перемещались бодрым шагом вопреки закону всемирного притяжения. Вода предназначалась для варки.

По одной из улочек, упираясь, несколько мужчин втащили три джутовых мешка с ямсом. Бычья похлебка без ямса — все равно что борщ без картошки.

Основная масса народа фон пила из больших глиняных кружек парную бычью кровь. Люди делали глоток и передавали кружку дальше.

Каждый старался отхлебнуть как можно больше. Вождь Нбаби, пользуясь статусом племенного аристократа, выпил граммов триста и сейчас, присматривая за сородичами, наслаждался теплом в желудке.

Не меньшее удовольствие может доставить лишь огненная вода, которую ему давали пробовать французы много лет назад.

Местная ямсовая самогонка, сказать по правде, страшная дрянь.

Весь шум и гам центральной площади продолжал вворачиваться в мозг измученной Зуби. Однако переносить его стало гораздо легче. Она то забывалась во сне, то смотрела, как спит ее первенец.

Но спал он недолго. Зажмурил свои крохотные глазенки и снова заплакал.

Этим неповторимым звукам дочь вождя настолько умилилась, что и сама заплакала. Сквозь пелену слез смотрела она на сморщенное личико.

«Кофи, я назову тебя Кофи, — думала Зуби. — Это самое красивое мужское имя в нашей деревне. И ты будешь самым красивым и сильным».

Дочь вождя знала, что в смешанных браках черных и белых вырастает весьма здоровое потомство. Кто в Африке этого не знает.

Молодая мать почувствовала голод.

С жаждой было проще. Она протянула руку к глиняному тазу с зеленой водой из реки. Здесь обмывали ее сыночка Кофи.

Женщина пила горсть за горстью, но все не могла напиться. На роды организм отдал почти весь запас воды.

Грохот десятка барабанов стал стихать.

Что-то происходило там, на площади. Зуби сделалось немного обидно. Ее, дочь вождя Нбаби, бросили одну. С первым ребенком.

Она же еще ничего не умеет. К тому же она страшно голодна.

К дыму костров, который давно щекотал роженице ноздри, примешался очень аппетитный запах. Зуби не сомневалась, что, как только мясо сварится, ей принесут этот деликатес. Бычью похлебку. О, сейчас она съела бы очень много! Две или даже три обычные порции.

Да ей теперь и положено питаться за двоих. Их теперь двое. Она с нежностью смотрела на сына. Он орал. Зуби вспомнила, что на ее глазах делали в таких случаях деревенские матери.

Руки привычным движением, будто не впервой, прижали губки младенца к разбухшей груди. Пальцами Зуби сдавила сосок. Показалась капля. Белое на черном.

Она сжала сильнее. Молоко брызнуло.

Ребенок зачмокал. На дочь вождя упала чья-то тень.

Кто-то загородил вход в хижину. У Зуби дрогнуло сердце. Вот так когда-нибудь упадет тень и войдет ее белый мужчина, ее белая любовь, ее Белый бог. Которому подчиняется множество других белых людей.

Который сейчас где-то далеко и не подозревает о том, что стал отцом.

«Или подозревает? — смутилась вдруг дочь вождя. — Разве бог может чего-либо не знать?»

Оторвав глаза от обедающего Кофи, она увидела перед собой Каллу. Лицо главного колдуна было перемазано бурыми полосами крови поверх белой праздничной раскраски. В руках он держал глиняное блюдо с похлебкой. Одуряющий аромат наполнил пальмовый дом вождя.