Петр Катериничев - Тропа барса

— Вопросы?

— Любые модификации «сыворотки правды» лучше всего действуют при вопросно-ответной системе. Ты же — бредила… Кстати, твоего плюшевого медвежонка упоминал еще Крас. Им ты тоже бредила. Называла Потапом и просила найти дорогу через горелый лес… Я же отправился к людям Автархана. Узнать, где находится его особняк, не составило особого труда. Единственно, что меня удивило: там не было ничего, кроме двух трупов… Впрочем, и у людей и у воронов это естественно: слетаться на падаль.

— В смысле?

— Я решил, что коллеги Автархана уже побывали в этом милом особнячке. И свели балансы по счетам… Как там в песне поется? «Все счеты кончены и кончены все сроки…» Я же искал медвежонка. И — нашел. Прощупал, извлек капсулку. Прочел.

Все совпало с моими предположениями. Теперь тебя нужно было беречь.

— Вы и берегли, — горько усмехнулась Аля.

— Естественно.

— А как же тогда Крас… Ведь он… Ведь он едва не убил меня!

— Кто поймет, что у психа в голове? Я запретил ему даже приближаться к комнате, где ты находилась. И не ждал, что он нарушит запрет.

— Почему?

— Еще никто ни разу не посмел нарушить какое-то мое распоряжение. Если собирался жить дальше.

— На этот раз вы ошиблись.

— Ошибся, — согласился Маэстро. — Видно, Крас не собирался больше жить.

Аля слушала этого человека и никак не могла понять, что же он такое на самом деле? Сейчас, когда Маэстро перестал играть, сыпать цитатами и разыгрывать сцены из сочиненных кем-то или благовыдуманных им самим трагедий, он стал так сер, неинтересен, банален, что… Такой человек не мог совершить все то, о чем ей рассказывал! Выходит, Маэстро и теперь играл? Играл бесцветного, недалекого парнишу?..

Девушка чувствовала себя в капкане. Или этот человек так дьявольски умен, что временами кажется полным примитивом, либо, напротив, настолько примитивен — но и образован при этом! — что порой его принимаешь за гения…

Маэстро тем временем замолчал, уставившись в одну точку. Глаза его словно подернулись поволокой… Аля беспокойно взяла сигарету, щелкнула крышкой зажигалки раз, другой… Она хоть как-то пыталась привлечь его внимание.

— А ты говоришь — случай… — произнес наконец Маэстро.

— Говорю?..

— Все не так. Ведь Крас всю жизнь, всю свою жизнь боялся этого своего шрама! И душил девок как котят… Он знал… Знал, что кончит жизнь именно так: нарвется на рваный бутылочный остов! Как и то, что убьет его когда-нибудь девчонка! Знал!

Лицо Маэстро снова посерело. Привычным движением он вынул из коробочки облатки, проглотил их… Глаза его стали пустыми, как жерла стволов… Благородные черты обезобразила судорога; прошло не меньше минуты, прежде чем Маэстро пришел в себя. Зрачки его были расширены, будто он постоянно терпел почти непереносимую боль… Маэстро опустил веки, а когда заговорил, голос его был тих и внятен:

— Люди перестали быть бессмертными, когда разучились понимать язык воды и камня… Только мертвой душе камни кажутся неживыми; просто они — долговечнее нас и потому — куда справедливее… А люди злы и лукавы… Они разучились слышать шум дождя, ощущать запах леса, любоваться морем… Когда-то древние считали, что задача поэтов — не создавать мир, а лишь раскрыть красоту существующей в этом мире гармонии звука, света, слова…

Ласточек стаи в гнезда забились свои, Свежестью леса остро запахло вокруг — Близится вечер. Дождь по соломе стучит, — Радостно слушать капель немолкнущий стук; — произнес Маэстро, словно обиженный ребенок, опустил Руголки губ, и лицо его стало похоже на грустную театральную маску.

— Избранные. Они единственные оставляют после себя хоть что-то важное в этом мире… Шелест листьев… Запах теплой пыли… Шум дождя… Как жаль… Как жаль, что люди не любят Шекспира… Как жаль, что я Маэстро, а не Моцарт… Как жаль…

Аля слушала, и ей казалось, что у нее кружится голова… Ей подумалось вдруг: этот человек похож на пропасть. Он поражал и пугал одновременно; притягивал, как притягивает бездна, кружил голову, как кружит ее сладкое предвкушение смертного греха, манил губительным очарованием…

Девушка посмотрела на море. На душе было ясно и пусто. Маэстро… Он не был ни плохим, ни добрым, ни злым… Он был холодным.

— Маэстро, — тихо произнесла Аля. — По-моему, вы незаурядный человек, но… Но когда-то попали не в ту колею… И еще мне кажется… Вы не в ладах с этим миром.

Маэстро помрачнел. Жестко свел губы:

— Да. Я с ним не в ладах. Мир этот тускл и безумен, он мечен смертью и обречен ей. Я же… Просто стараюсь исполнить назначенное.

Маэстро снова замер, произнес вдруг:

— А ведь тебе нравится…

— Что? — не поняла Аля, чувствуя только, как сердце улетает куда-то вниз, в пустоту…

— Ведь тебе нравится убивать… — вкрадчиво повторил Маэстро.

Мысль была яркой, как вспышка. Аля словно окаменела. Именно сейчас он решит, что с ней делать… Поэтому… Сейчас ей нужно соврать. И — ни в чем не сфальшивит. Ни в чем. Кем бы он ни был, этот человек, но фальшь он чувствует, как музыкант… Ну да, он же Маэстро…

Аля закрыла глаза… Попыталась представить себя с пистолетом, зажатым в руках… И там, на мушке, — расплывающаяся фигура… С лицом, разрубленным шрамом… Но увидела почему-то лежащего в луже крови Краса, хрипящего, с перерубленным кадыком… Ей сделалось совсем нехорошо, и девушка снова сосредоточилась на первой картинке: она с оружием и там, далеко, ее враг — в виде мутного, расплывчатого силуэта…

Пора отвечать. Девушка знала, что Маэстро ждет ее ответ. И еще она знала, какой ответ он ждет.

Аля взглянула прямо в черные, расширенные зрачки… Ей снова стало жутко, будто она застыла на краю бездны…

— Тебе нравится?..

— Да. Нравится, — едва слышно произнесла Аля.

Он смотрел ей в глаза не отрываясь, и она, будто загипнотизированная, не могла отвести взгляда.

Губы Маэстро скривила гримаса, которую можно было бы принять и за улыбку…

Аля прикрыла глаза, обессиленно откинулась на спинку сиденья. И не чувствовала ничего, кроме усталости. Дикой, животной усталости. Глаза слипались, под веки словно насыпали толченого песка с солью… Только бы не истерика, только не истерика… Она слишком устала от этого неравного, затянувшегося поединка… Но вместе с тем… Вместе с тем девушка поняла, почувствовала: пусть она и не выиграла, но и не проиграла. Пока не проиграла.

Микола Карамаз был бодр и возбужден. Вчерашнее похмелье прогнал доброй чаркой горилки, выхлебал литровую миску наваристого борща и покойно отдыхал, покуривая духовитую самокрутку: в огороде его росли кусты доброго самосада, никакого другого табака он не признавал — химия. Вот его батяня: смолил всю жизнь, как паровозная труба, а свои восемьдесят семь прожил как здрасьте. И никаких тебе хворей, окромя утрешнего кашля, но и тот батяня считал полезным: дескать, вся зараза с ним сходит. И помер легко: займался чем-то в сараюхе, присел на завалинке передохнуть да больше и не встал.