Сергей Зверев - Жиган и бывший мент

Зверев отрицательно покачал головой.

— Так зачем же? Зачем? — допытывался Панфилов. — Ради денег?

Зверев замотал головой еще сильнее.

— Ты убил его только для того, чтобы подняться в глазах остальных, которые стояли и смотрели, как ты его убиваешь…

Панфилов уже не спрашивал. Он говорил, словно сам отвечал за Зверева на свой же вопрос. Зверев склонял голову все ниже с каждым словом Панфилова и как-то съеживался все сильнее и сильнее.

— Да! — выкрикнул он вдруг. — Да, я его убил для того, чтобы остальные меня боялись и уважали! Если бы я этого тогда не сделал, я никогда не сумел бы стать тем, кем я стал…

В его словах зазвучала гордость за то, кем он в итоге стал.

— Я помню этого слизняка, которого я зарезал, когда мне было еще только пятнадцать! — продолжал возбужденно говорить Зверев. — Если бы его не убил я, его все равно кто-нибудь прикончил бы, потому, что он был самым слабым среди нас! Он был обречен!.. Я понял это раньше других и прикончил его, чтобы выделиться из всех них! И меня стали уважать! Со мной боялись связываться, потому что знали, что я могу убить. И я мог убить, я это доказал им всем и самому себе тоже!..

— Что ты доказал? — с презрением сказал Панфилов. — Что тебя трудно испугать?

Или что тебя трудно убить? Посмотри на себя! Ты сейчас боишься нас так, как никого еще не боялся в своей жизни… И убить тебя очень легко, достаточно лишь нажать на курок этой твоей игрушки с глушителем.

Негромкий хлопок — и нет Юры Зверева, который считал себя выше других точно таких же подонков, как и он. А оказался таким же слизняком, как и все остальные, перед кем он выделывался, чтобы взять верх над ними…

Зверев съежился, стоял молча и не поднимал глаз на Панфилова.

— Костя, — тронул того за руку Макеев. — Нужно поскорее. Что мы тут маячим!

Да и шумим слишком много. Зачем нам неприятности?..

— Ребята… — пробормотал Зверев и замолчал.

— Что? — спросил Панфилов. — Ты вспомнил еще кого-то из тех, кого ты убил?

Зверев ничего не ответил.

— Теперь слушай меня внимательно, — сказал ему Панфилов. — Сейчас ты умрешь. Отнесись к этой мысли спокойно, потому что это неизбежно, ничего не изменишь. Но перед тем как умереть, ты скажешь несколько слов в адрес того человека, который послал тебя сегодня убить Лилию Николаевну Воловик. Ты меня слышишь?

Начнешь говорить с фразы: "Сейчас я умру.

Мне выстрелят в затылок..

Дальше говори все, что тебе захочется сказать твоему хозяину Единственная просьба к тебе, не забудь сообщить Глебу Абрамовичу, что мы очень серьезные люди и требуем к себе такого же очень серьезного отношения. Ты все понял? Пока ты говоришь, я буду слушать. Когда замолчишь…

Панфилов не договорил, но Зверев и так все понял. Он наклонился к протянутому ему Макеевым диктофону, прижался к нему губами и заговорил невнятной скороговоркой, которая постепенно замедлялась и вскоре превратилась в протяжный речитатив:

— Глеб Абрамович! Сейчас я умру!

Мне…

Зверев споткнулся на следующем слове, оглянулся на Панфилова и тут же продолжил:

— ..выстрелят в затылок. Я был идиотом, Глеб Абрамович, когда согласился на вас работать. Нужно было послать вас…

Зверев опять судорожно оглянулся на Панфилова и спросил:

— Можно матом?

— Как душа просит, — сказал тот, — так и говори. Душа-то хоть какая-то есть у тебя? Вот и вспомни о ней. Самое время…

— Нужно было послать вас на х.., вместе с вашими деньгами! — продолжил Зверев. — Сам бы пробился, без вас!.. Это из-за вас мне пришлось встретиться с этими сумасшедшими! Спешу вам доложить, задание ваше я не выполнил, Лилия Воловик жива и не знаю даже, где она находится, я ее не видел. Кроме двух уродов, которые меня сейчас убьют, я никого не видел…

Я ничего не смог с ними сделать. Глеб Абрамович, это очень серьезные люди. С ними лучше вообще не связываться, а если уж связались, то лучше выполнить все их требования, поверьте мне, покойнику…

— Молодец, — сказал Панфилов и выстрелил Звереву в затылок. — Очень хорошо все сказал. Лучше, наверное, и не скажешь.

Сняв с убитого наручники, Макеев с Панфиловым поместили тело на одну из лавочек. Издали казалось, что человек просто присел отдохнуть и задумался. Только когда подойдешь вплотную и посмотришь на обезображенное выстрелом лицо, поймешь, что задумался он навечно.

— Все, Костя, — сказал Макеев, засунув диктофон в карман и усаживаясь за руль своей «шестерки». — Дело сделано. С исполнителем разобрались. Теперь нужно отправить его предсмертное послание заказчику. Пора бы и с Глебом Абрамовичем выяснить отношения.

— Давай-ка сейчас домой, Сашка, — сказал помрачневший вдруг Панфилов и сплюнул в окно. — Противно все это. Ассенизатором себя чувствуешь. Словно дерьмо лопатой разгребаешь.

— Пока есть дерьмо, — усмехнулся Макеев, — кому-то приходится его разгребать.

Мы сами с тобой это выбрали. Нечего жаловаться.

— Я и не жалуюсь, — буркнул Панфилов. — Противно просто…

По дороге молчали. О чем каждый из них думал, второй не знал, но скорее всего думали они об одном и том же, как все это началось. Как они пришли к сегодняшней ночи, к этому убийству, которое и тот, и другой считали не убийством, а возмездием.

А началось все это с того самого разговора за бутылкой виски, можно сказать, случайно началось. Но слишком многое в этой жизни, начавшись случайно, становится потом судьбой…

"…Я помню этого слизняка, которого я зарезал, когда мне было еще только пятнадцать, — вспомнил Макеев слова Зверева, которые тот сказал перед смертью, перед тем, как Панфилов выстрелил ему в затылок. — Если бы его не убил я, его все равно кто-нибудь прикончил бы, потому что он был самым слабым среди нас… Я понял это раньше других и прикончил его, чтобы выделиться из всех них. И меня стали уважать!

Со мной боялись связываться, потому что знали, что я могу убить. И я мог убить, я это доказал им всем и самому себе тоже…"

У Александра было смутное подозрение, что Панфилов именно для него, для сомневающегося Макеева заставил Зверева вспоминать свое первое убийство. И правильно, между прочим, сделал. Потому что после этого никаких сомнений у Макеева уже не осталось.

Они поступили верно, убив этого подонка. Они сделали благое дело, очистили землю от мрази. И огорчало теперь Макеева лишь то, как много еще осталось в живых таких законченных негодяев, как Зверев.

Но это временно. Именно для того они с Панфиловым и объединились сейчас, чтобы сократить их число, чтобы объявить им кровавый террор.

Макеев вспомнил свои сложные статистические выкладки, свои рассуждения о росте преступности в России и о мерах, которые должно принять государство, чтобы хоть как-то замедлить этот рост. Можно написать десятки, сотни диссертаций — и ничего не сделать реального для того', чтобы уровень преступности снизился. А все, оказывается, очень просто…