Сергей Майоров - Последний долг

Я переписал данные машины и водителя в свой блокнот. Поднялся.

— Ты ведь уже не в милиции работаешь?

— Нет.

— Я так и думал. — Он удовлетворенно кивнул.

— До свиданья. — Я пошел к двери, так и не услышав ответа.

На пороге я остановился и посмотрел в спину замершего перед телевизором внешне крепкого еще человека. Вздохнул и стал спускаться.

Второго нужного мне типа я нашел в помещении игровых автоматов у заднего входа в гостиницу. Невысокого роста, круглолицый и упитанный, с выпирающим из расстегнутой меховой куртки круглым брюшком. Из бокового кармана куртки торчит антенна радиотелефона, а унизанные кольцами толстые пальцы теребят четки и связку ключей. Он был гостиничным сутенером. Раз я поймал его с коробком «травки», которую он нес какому-то важному клиенту, а потом несколько раз бил его толстую морду, пока он сам не предложил мне жить в дружбе. Ничего ценного в плане информации я от него получить не успел, но кое-что, опасное для себя, он успел мне наболтать.

Не заходя в зал, я остановился у стены и присвистнул.

Он не обратил внимания. Я свистнул снова, а потом крикнул:

— Эй, Фунтик!

Фунт — кличка. Фунтиком его звали только я и другие опера, а Савельев при общении с ним неизменно добавлял еще и подзатыльник.

Фунт вздрогнул и обернулся. Лицо его выражало ярость. Отыскав взглядом меня, он покрылся пятнами, а потом, нахохлившись, засеменил ко мне, скрипя новыми ботинками.

Я стоял и улыбался.

— Послушай, ты, — задыхаясь, сказал он, — ты…

Я врезал ему по роже. Несильно. Он заткнулся и заморгал. Быстро-быстро, как и полтора года назад.

Я улыбался. Фунт был растерян. Он знал, конечно, что из милиции меня уволили, но кем я был теперь, не догадывался и боялся ошибиться.

— Здравствуй, Фунтик, — доброжелательно сказал я. — Как жизнь? Как здоровье?

Он потер ушибленное место и промолчал.

— Пошли, разговор есть. — Я показал на приоткрытую дверь кафетерия.

— А ты уверен, что нам есть о чем говорить? Я задумчиво посмотрел на свой кулак, и Фунт ощутимо напрягся.

— По-моему, я никогда не разрешал тебе обращаться ко мне на «ты». Разве не так?

Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я снова кивнул на двери кафе, откуда выходили два высоченных нефа в сопровождении потрепанной нашей соотечественницы. Она работала в гостинице еще до моего увольнения; имени ее я не помнил. В память врезалось, что она имела высшее техническое образование и когда-то преподавала в ПТУ.

— Пошли?

Фунт вздохнул и, передернув плечами, зашагал к кафе.

Мы сели за столик. Я взял себе кофе, он — банку «джин-тоника». С треском открыл ее, глотнул и поставил на столик, разглядывая носки своих ботинок… Приняв какое-то решение, он вскинул голову и уставился на меня своими водянистыми бегающими глазами.

Я уже достал из кармана удостоверение, которым снабдил меня Марголин, и, не раскрывая, вертел его в руках, отхлебывая горячий кофе и усмехаясь.

— Ты уверен, что правильно себя ведешь? — спросил Фунт.

Он начал говорить энергично, с «наездом», встряхивая длинной светлой челкой и наклоняясь все ниже к столу. Постепенно напор его ослабевал, и, замолчав, он неотрывно смотрел на зажатую в моих пальцах «ксиву».

Я показал ему обложку, потом, когда он удивленно вскинул на меня свои водянистые голубые глаза, раскрыл книжечку.

— Понятно?

Он подавленно молчал. Убирая удостоверение в карман, я понял, что не обманул его ожиданий.

— Значит, говоришь, дела у тебя идут нормально? Это хорошо… Я тебя, Фунтик, не задержу. Так, обрешили пару вопросов и разбежались. Как в старые добрые времена. Помнишь, да? Помнишь, как ты мне про армян, которые с золотом заморачивались, говорил? Или про бойца с «тэтэшником», который на последнем этаже отирался?

Первый случай, про армян, был чистейшей правдой, а второй я придумал экспромтом. Фунт удивленно вскинул брови, но не возразил. Подумал, наверное, что я просто путаю.

— Или еще… — Я улыбнулся.

— Я понял. — Сутенер допил коктейль и нервно смял банку. Ему явно хотелось добавить еще, и чего-нибудь покрепче, но отойти к стойке он не решился.

— Я тебя сильно не затрудню. В память о нашей прежней пылкой дружбе. Меня интересуют трое наших ребят, которые приезжают сюда каждый понедельник.

— Но… — Похоже, он меньше всего ожидал услышать этот вопрос.

— Я работаю в отделе внутренней безопасности. Открою тебе такой маленький секрет, поскольку парень ты надежный, проверенный…

— Да?

— Жду.

— Я возьму еще джина…

— Попозже. Не бойся, я не дам тебе засохнуть. Ну?

— Я…

— Фунтик, не раздражай меня. Глядишь, на свете станет одним сутенером меньше. Или одним инвалидом больше, кому как нравится. А твои девочки будут скучать недолго. Я позабочусь, подберу им какого-нибудь душевного товарища. Н-ну?

— Я… — Бедный, он весь покрылся испариной. — А что мне сказать?

— Все. Все, что знаешь. Я не обижусь, если получится много.

— Спрашивайте, а так…

— Ты меня утомил! Ты, баран, языка русского не понимаешь? Чего придуриваешься, блоха помойная?

В кармане куртки у него зазвонил радиотелефон, и я сказал:

— Я тебе сейчас трубку в задницу засуну, козел ты драный! Чего, бля, крутым стал?

Гостиницу курировали «хабаровские», никакой ценности Фунт для них не представлял и рассчитывать на их поддержку не мог. Он исправно отстегивал им деньги из заработка своих девочек, и на этом их отношения заканчивались, если не считать, что местный «бригадир» лупил его за какие-то дела, и разок его пинали всей бригадой, по пьяни. Он шмыгнул носом.

— Ну, приезжают в понедельник вечером. Часа на два-три. У одного из них тут сестра дежурной по этажу работает. Они и останавливаются на ее третьем этаже. Нигде, естественно, не регистрируются… она так пускает.

— Какие номера они берут?

— Триста сороковой, триста сорок третий. Это в конце коридора, около пожарной лестницы.

— Что делают?

— Да ничего! В номере своем сидят…

— Что, и баб к себе не водят?

— Нет, не видел ни разу. — Фунт опустил глаза.

Я перегнулся через стол, глядя ему в лицо, протянул руку, забрался под толстый меховой воротник и скомкал свитер. Выдержав паузу, тряханул его, сжимая свитером дряблую толстую шею.

Он прекрасно понимал, что я раскусил его вранье.

— Ты меня зае… л, падла, — прошипел я, и Фунт сорвавшимся тонким голоском отозвался:

— Я понял, понял!

Я немного подождал, глядя, как наливается кровью его лицо, а потом отпустил пальцы и брезгливо вытер их о скатерть. Закурил. Фунт попытался поднести мне зажигалку. Я презрительно оттолкнул его руку.

— Дальше!

— Павлик… Ну, этот, у которого здесь сеструха работает, иногда баб приводит. Я его с какой-то посторонней засек. И раза два моих брал, Ленку и Ритку. Вы их должны помнить…