Андрей Воронин - Комбат против волчьей стаи

Тогда Андрей, расталкивая пассажиров, ежесекундно извиняясь, сумел пробраться к другой противоположной двери. Снова всмотрелся через стекло.

«Да уж, искать человека в большом городе — занятие неблагодарное», — подумал он.

Ему уже давно не приходилось ездить в метро, он привык пользоваться машиной, а тут еще нужно было ходить быстро. Андрей чувствовал себя, как провинциал, оказавшийся в метрополитене. То его задевали, то он натыкался на людей. На следующей станции он бегом преодолел вагон и успел проскочить в уже закрывающиеся двери.

Вспомнил о совете Комбата расспрашивать пассажиров.

«Те, кто стоят, едут недолго», — решил Подберезский и остановил свой выбор на молоденькой девушке, сидевшей в самом торце вагона. Она держала на коленях большой бумажный пакет и старательно изучала испанскую надпись, проговаривая про себя слова. Губы ее шевелились, девушка морщила брови, будучи не в силах перевести какое-то слово. Подберезский стал напротив нее, она подняла глаза.

«Небось, подумает, что я к ней сейчас клинья подбивать начну. Ну да, черт с ней, пускай думает, что угодно».

— Вы с какой станции едете?

— От самого начала, — девушка подозрительно посмотрела на Подберезского.

— Вы не видели случайно мужчину в инвалидной коляске с бородой?

— Сегодня нет.

— Что значит, сегодня?

— Я каждый день тут раза по четыре езжу, иногда даже дважды за день его встречаю. Он меня уже в лицо знает… — она задумалась, — он с медалями и орденом, в камуфляже?

— Он самый.

— Я ему никогда не подаю, — рассмеялась девушка, поняв, что Андрей и впрямь интересуется бомжем, а не собирается к ней приставать.

— Почему?

— По-моему, никакой он не инвалид и тем более, не герой. Нацепил чужие награды и ездит в инвалидной коляске, деньги вымогает.

— С чего вы так решили?

— А я его видела в городе однажды, нормальный, даже без палочки ходит, без костылей. Он что друг ваш или вы… — она попыталась подобрать нужное слово, — смотрящий за ним?

— Да нет, просто немного.., знакомый, даже незнакомый.., друзья попросили узнать.

— Вот оно как.

Поезд остановился, и Андрей бросился вон из двери.

С другой стороны платформы как раз отправлялся встречный поезд, и Подберезский успел заметить, как инвалидная коляска въезжает в вагон. Увидел край седой бороды и яркую отливающую металлом картонку на коленях у Щукина.

Подберезский бежал так быстро, как только мог.

Створки двери сошлись у него перед самым носом, и он не успел остановиться, чтобы смягчить удар, уперся в них руками.

— Черт!

Щукин обернулся. Поезд уже тронулся Подберезский пытался руками раздвинуть створки, но уцепить ся было не за что. Щукин подозрительно смотрел на него. Еще шагов десять, и Подберезскому пришлось отступить, поезд, набирая скорость, исчез в тоннеле, оставив после себя лишь удушливый ветер. Андрей тихо выругался.

«Хоть ты пешком его догоняй. И самое поганое, что с Комбатом не договорились о связи. Но главное, Щукин здесь!»

Андрей с нетерпением смотрел на сменяющиеся цифры на электронном табло.

«Через сколько тут поезда ходят?»

Комбат проехал уже два круга. И тоже напал на след Щукина, ему сказали, что того видели совсем недавно — передыхал на платформе.

«Но в какую сторону после этого подался Щукин, или, может, решил выбраться наверх, — думал Борис Рублев, — куда легче отыскать противника, спрятавшегося среди скал, чем человека, который, не прячась, разъезжает по метро».

И он продолжил поиски, начав с хвоста поезда, перебегая на станциях через один вагон.

Семен Щукин тем временем даже не подозревал, что Тормоз уже стоит за его спиной. Инвалидная коляска располагалась в проходе, и бывший капитан советской армии, гордо расправив грудь, начал свой обычный монолог. Он сильно не старался, зная, что его слова все равно заглушит грохот колес. Не слова, а инвалидная коляска, награды и седая шевелюра с бородой внушали доверие.

— Подайте инвалиду, пострадавшему в Афганской бойне.

Кое-кто из пассажиров тут же прикрылся газетой, кто сосредоточенно стал смотреть себе под ноги, третьи — в черные, как облитые смолой, окна. Но часть пассажиров потянулись за бумажниками, в руках появились разноцветные купюры. Щукин взялся за ободья коляски и покатил по проходу. Тормоз неотступно следовал за ним.

— Спасибо, спасибо, будет мне и на хлеб, и на водку чтобы помянуть павших товарищей, — кивал Семен Щукин, нагибаясь пониже в поклонах и выпрямляясь так, чтобы звенели одна о другую медали, ему уже давно цыгане предлагали, нацепить побольше наград, но Щукин с гордостью отказывался.

— Чужое не надену.

И тут он почувствовал, что его вновь катят. Тормоз взялся за спинку кресла и толкал его впереди себя.

Приближалась станция, а тут еще не все деньги были собраны. Пришлось задержаться из-за больших сумок, перегораживающих проход. Женщина-челночница никак не могла составить их одна на другую.

За окнами замелькала освещенная платформа, и Щукин, чтобы не терять времени зря, протягивал коробку с деньгами прямо под нос пассажирам.

— Быстрей, браточки и сестрички, инвалиду выходить надо.

И тут случилось то, что заставило его обернуться.

Кативший его толкал коляску так быстро, что женщина, протянувшая тысячную купюру, не успела положить ее в картонку.

— Эй ты! — обозлился Щукин, — протягивая руку и хватая бумажку в кулак, — куда так разогнался?

И осекся, увидев знакомое лицо. Тормоз катил его к двери, не обращая внимания на то, что левое колесо отдавливает пассажирам ноги. Молчание Тормоза и серьезное выражение его лица не предвещали ничего хорошего.

— Эй ты! — закричал Щукин, так чтобы его слышали во всем вагоне. — А ну пусти коляску!

— Ты чего к инвалиду прицепился? — услышал сзади Тормоз женский голос.

— Да. Кто ты такой, а?

Он знал, в споры ввязываться нельзя. Сейчас двери откроются, он выкатит Щукина на платформу, а не довольные свидетели уедут.

— А ну, пусти, — Щукин, изловчившись схватил его за руку, — чего прицепился? Деньги у инвалида забрать хочешь?

Молодой парень, сидевший возле двери, поднялся и шагнул к Тормозу.

— Пусти его, тебе говорят.

— Никакой он не инвалид! — громко, чтобы его слышали, бросил Тормоз, — чужие медали нацепил, сам квартиру пропил, жену с дочерью по миру пустил.

— А ты кто такой?

— Его жена — моя сестра!

Воцарилось секундное замешательство. Щукин прикидывал в уме, кому скорее поверят, ему или Тормозу. Но время сыграло на последнего. Поезд остановился, двери отворились, и Тормоз вытолкал коляску на платформу.

Из пассажиров следом вышла только одна женщина. Она некоторое время постояла в отдалении, смотрела, что будет дальше. Тормоз, почти не шевеля губами, прошипел Щукину: