Андрей Воронин - Пощады не будет никому

И выходило, что отъявленный бандит, которому светило самое меньшее лет восемь строгого режима, вдруг получал два или три года. А те пять лет, которые Юрий Михайлович вместе с расторопным адвокатом выторговывал у правосудия, оплачивались сторицей — за каждый год пять тысяч адвокату и пять тысяч прокурору. Правда, случалось, перепадало и судьям, не без этого.

Юрий Михайлович Прошкин политических дел не любил. И не потому, что не разбирался в этом. Скорее, наоборот — он слишком все хорошо знал и понимал, что сегодняшний преступник, сидящий в Лефортово в отдельной камере, всеми отвергнут, а завтра или через полгода Дума этого человека оправдает. И тогда бывший преступник вдруг покинет тюрьму, его встретят цветами, а встреча будет транслироваться по всем каналам телевидения. А еще через пару месяцев он обязательно, если был политическим преступником, станет народным депутатом, получит иммунитет неприкосновенности и будет возглавлять в Думе какую-нибудь законодательную комиссию. И тогда прокурору, который вел его дело, может очень сильно не поздоровиться.

Вот именно поэтому Юрий Михайлович Прошкин не любил политических дел, не любил даже с ними связываться и давать консультации своим коллегам по подобным вопросам. Правда, его чутью мог позавидовать даже охотничий пес, самый чистокровный, самых высоких кровей.

Пару раз в своей жизни Прошкин занимался политическими делами, и довольно успешно, но тогда он наверняка знал расклад сил, тайный и явный. Его коллеги и те, кто имел очень высокие должности, морщились от того, с каким рвением и старанием вел дела прокурор Прошкин.

— Ох, смотри, Юрий Михайлович, смотри" И на твою задницу припасена горячая сковородка.

— Может, и припасена. Закон — он для всех закон, — гордо вскинув голову, отвечал злопыхателям Юрий Михайлович Прошкин. — Я закон не нарушаю, действую по букве.

— Знаем мы эти буквы, для одних они большие, для других маленькие, да и сам ты, Юрий Михайлович, прекрасно понимаешь, что такое закон в наше время.

Это — дышло: куда повернул, туда и вышло.

— Нет, закон есть закон. Он для всех одинаков: и для министра, и для простого механика авиамоторного или автомобильного завода, и для торгаша в киоске. Для всех одинаков: и для прокурора, и для генерала.

— Так-то оно так, Юрий Михайлович, но смотри.

Прошкину этого можно было не говорить, он и сам прекрасно все понимал, и, надо сказать, в тех двух делах он вышел победителем. Процессы получились шумные, о них писали и в газетах, говорили по радио, показывали по телевидению. И вот именно после них Юрий Михайлович получил славу неподкупного и честного юриста, борца за справедливость и карающего меча правосудия. И этот меч, надо сказать, не затупился. Юрий Михайлович применял его, применял с толком и знанием дела. Иногда, правда, он им только размахивал, меч сверкал, всех пугал, в итоге дело оказывалось пустяковым и преступник отделывался условным сроком. Тогда Прошкин принимался рассуждать о демократии и новых веяниях.

Юрий Михайлович одевался тщательно. Галстук подбирал в тон рубашке, пиджак и брюки были разного цвета, но тем не менее гармонировали. Очки Юрий Михайлович надевал редко, лишь в зале суда, когда надо было придать своим словам солидность, а глаза спрятать за блестящими стеклами. Даже носки подыскивал в тон галстуку.

— Ну вот и все, — поправив тугой узел, подтянув его под самый ворот, Юрий Михайлович повернул голову вначале влево, потом вправо и осмотрел себя в большом зеркале.

«Вид что надо, на пять с плюсом».

Дорогая, но неброская авторучка, дорогие часы, шикарный портфель. Твердые кейсы Юрий Михайлович не любил, он был приверженец классических портфелей.

Ведь все деловые люди делятся на тех, кто любит портфели из прекрасной кожи, и на тех, кто пользуется твердыми кейсами с хитроумными замочками. Юрий Михайлович относился к первым. Всем чемоданчикам-кейсам он предпочитал дорогие портфели с серебряными застежками, из отлично выделанной кожи. Портфелей у него имелось несколько, каждый был предназначен для определенного случая. Когда Юрий Михайлович надеялся, знал, что получит взятку, он почему-то брал с собой портфель из желтой кожи. В портфеле был потайной отсек, куда можно было положить деньги или очень важные бумаги.

Оружия Юрий Михайлович не носил, хотя имел и пистолет, и разрешение на него. Главным своим оружием, самым сильным, Юрий Михайлович считал свою голову, вернее, свой мозг, серое вещество, которое работало как компьютер. Прошкин помнил наизусть кучу статей и параграфов из Уголовного кодекса, многочисленные приложения к нему и всевозможные дополнения. К тому же он группировал их по принципу взаимоисключения. Если по одной статье за преступление полагалось суровое наказание, то у Прошкина всегда имелась наготове другая статья, предусматривающая другую квалификацию преступления и другой срок. А также он прекрасно знал законодательства других стран и римское право, цитировать выдержки из которого любил по латыни. Хотя при этом он умел говорить и очень просто — так, что его слова становились понятными и профессору, и работяге с того же ЗИЛа.

Оратором он был замечательным, и если бы избрал не прокурорскую деятельность, а стал адвокатом, то, наверное, уже через несколько лет он сделался бы одним из самых известных, может даже скандально известных, защитников и вел бы самые крупные процессы, как уголовные, так и политические. Но он предпочитал находиться в тени, не высовываться. Он понимал, что щука — большой хищник, может, даже царь хищных рыб, но тем не менее, для того чтобы хорошо жить, она не носится по всему водоему от берега до берега, а тихо прячется, легонько шевеля плавниками. Притаится у травы под листами кувшинок и выслеживает свою добычу. А когда та приближается достаточно близко и теряет бдительность, именно в этот момент щука и делает свой бросок, и, как правило, ее бросок успешен.

Такой же тактикой и такой же стратегией пользовался и помощник столичного прокурора Юрий Михайлович Прошкин. И его дела шли прекрасно. Денег он имел иногда даже больше, чем адвокаты, защищающие авторитетов воровского мира. К тому же не платил с них налоги.

Дверь спальни бесшумно отворилась. Жена Юрия Михайловича Прошкина уже облачилась в вечернее платье.

На шее поблескивало дорогое колье, в ушах сверкали сережки с мелкими бриллиантами.

— Ты слишком вызывающе дорого вырядилась, — наклонив голову, произнес Юрий Михайлович. — Интересно, для кого это ты так?

— Для тебя, — сказала женщина.

— Но я же не иду с тобой.

— Хоть сейчас посмотришь.

— Хорошо выглядишь.

В душе жена прокурора была рада, что мужа на вечеринке не будет и, скорее всего, он появится дома в полночь, изрядно выпивший. А сейчас было всего пять часов, и она знала, что побудет на вечеринке недолго, час или два, засвидетельствует свое почтение, пококетничает с хозяйкой, скажет пару слов юбиляру, а затем удалится. Сядет за руль машины, недавно подаренной мужем, и поедет к своему молодому любовнику. Маргарите Васильевне Прошкиной было сорок, она была на шесть лет моложе мужа, а ее любовнику исполнилось всего лишь девятнадцать. Именно к нему Маргарита Васильевна собиралась заехать и с ним провести вечер.