Андрей Воронин - Пощады не будет никому

Не успел он как следует просмотреть газету и дочитать ее до конца, как ему позвонили из пресс-службы и сообщили, что уже полдюжины журналистов добиваются встречи с ним и хотят получить разъяснения. Что ответить на публикацию, прокурор столицы не знал, да и посоветоваться ему, в принципе, было не с кем.

Пришлось посоветовать пресс-службе давать уклончивый ответ.

— Отвечайте одно: материалы проверяются, а Прошкин Юрий Михайлович находится в отпуске, где именно, нам неизвестно.

После звонка из пресс-службы прокуратуры раздался самый неприятный звонок. Звонили из генпрокуратуры по поручению генерального. Тот тоже получил номер газеты, и у него, естественно, зачесались руки, ведь мундир был испачкан, а ему ответить, что материалы проверяются, было не с руки. Пришлось рассказывать все по порядку и признаться, что Прошкина собственноручно до выяснения обстоятельств он отправил в отпуск задним числом.

Прошкина ужасные новости настигли дома, прямо в кабинете. Зазвонил телефон: один из знакомых, прокурор, коллега, человек, в общем, положительный, принялся сочувствовать Юрию Михайловичу. А через час и Маргарита Васильевна держала в руках газету, заботливо подсунутую подругой, поскольку телефон после утренних звонков Прошкин отключил, вырвав колодку с мясом.

Он пил коньяк, закрывшись в кабинете, а Маргарита Ходила, как голодный зверь, под дверью и время от времени кулаком стучала в нее, истерично кричала:

— Сволочь! Мерзавец! Лицемер! Ты погубил меня, ты погубил детей! Свинья! Грязный распутник, негодяй!

Чтоб твоя могила провалилась, чтоб на ней даже трава не росла! Это же надо! — и вдруг начинала истошно хохотать, а затем рыдала.

Прошкин переносил все удары судьбы стоически. У него в кабинете имелась еще одна бутылка коньяка, но он понимал, ее хватит лишь часа на два, а потом все равно придется выйти или за коньяком, или в туалет, или затем, чтобы заехать своей жене по роже и, может быть, этим нехитрым движением заставить ее заткнуться хоть на четверть часа, а потом собраться с мыслями, сосредоточиться для дальнейших действий. Единственной связью с миром у него оставался сотовый телефон, номер которого знали не многие. Звонили и в дверь, но жена никому не открывала.

Домработница испуганно удалилась, так и не приготовив обед. Что, собственно, произошло, она так и не поняла, газету не видела.

Маргарита Васильевна в очередной раз подошла к двери и с силой саданула в дверь ногой. Та открылась, чего женщина никак не ожидала. Муж, с перекошенным лицом, с галстуком, опущенным до середины груди, с вырванными верхними пуговицами рубашки, стоял с бутылкой коньяка в руке и самозабвенно пил из горлышка, приняв позу — горнист на параде.

— Объясни мне, что все это значит!?

— Что это? — давясь коньяком, спросил Прошкин.

— Вот это! — и она, развернув газету как плакат, двинулась на мужа.

Только сейчас у Юрия Михайловича появилась возможность рассмотреть весь коллаж, искусно и бесхитростно выполненный в лучших традициях «Окон РОСТА». Его лицо было прекрасно видно и узнаваемо, таким же узнаваемым, как и на загранпаспорте. Прекрасно узнаваемым оставалось и лицо Чекана, который стоял чуть поодаль, закутанный в простыню, как в тогу, напоминающий римского сенатора на форуме. А рядом расположились гетеры. Гетеры улыбались, ничуть не стыдясь своей наготы. К тому же их оказалось в три раза больше, чем было на самом деле в сауне, их аккуратно настриг ножницами из других фотографий художник «Свободных новостей плюс».

— Ну и что тебе объяснять? — неживым голосом спросил Прошкин, заглядывая в глаза жены и сжимая в руках горлышко пустой бутылки, как панфиловец — ручку гранаты, готовый броситься под немецкий танк на последнем рубеже обороны столицы.

Да, отступать Юрию Михайловичу было некуда, за спиной было окно, а за окном — Москва, так сказать, исторический центр города, уже знавшего о его прошлых подвигах.

— Это! — сказала она, ткнув пальцем в голую задницу проститутки.

— Это? — промычал Прошкин. — Это жопа.

— Это ты жопа! Со мной не можешь, а с ними у тебя сил хватает!

— Ты бы уж молчала, — сказал Прошкин, — проститутка! — и плюнул прямо на ковер густой вязкой слюной коричневатого от выпитого коньяка цвета.

Жена увидела вознесенную бутылку, увидела, как тускло поблескивает стекло, и сочла за лучшее отступить, прикрывшись газетой, отступить, пока не поздно, иначе бутылка может разбиться о ее голову.

— Ты даже не спросила, правда ли это.

— Я не сомневаюсь, что это правда, зная тебя! Мерзавец!

— Проститутка!

Она выпрыгнула за дверь, и выпрыгнула, надо сказать, вовремя. Бутылка просвистела по кабинету и разбилась о дверную ручку на мелкие осколки. Прошкин закрылся и понял, что терпеть полный мочевой пузырь ему предстоит достаточно долго. Он набрал номер Чекана и замер, прижав трубку к уху:

«Скорее всего и его не окажется. Всегда, когда надо, человека не оказывается на месте. Хотя чем мне может помочь Чекан? Чем ты мне поможешь?» — сам себя спросил Прошкин, вслушиваясь в гудки.

Телефон ожил:

— Алло! — рявкнул Чекан.

— Это Прошкин.

— Я уже видел, — сообщил Чекан, — и передай т меня привет жене.

— Ты мерзавец! Грязный уголовник! — закричал на него в трубку Прошкин.

— Это ты на меня так, продажный прокурор?

— Да я. — — Что — ты?

С Прошкиным случилась истерика. Он понимал, что его карьера кончена. Всего одна дурацкая статья, и пусть бы статья, так ведь фотографии! Отпереться от них будет почти невозможно, даже если он поднимет на ноги всех своих знакомых, друзей, коллег. В лучшем случае ему посочувствуют. С грязной газетой никто связываться не станет, кому хочется испачкаться? А чем больше станут раскручивать скандал, тем больше изданий повторят публикацию. Сотни фотографий можно напечатать с той пленки, из них можно составить целый комикс, настоящий мультфильм. Поверив в одно, люди поверят и в другое, и любые цифры, даже астрономические, будут казаться правдоподобными — суммы взяток, за которые Прошкин отмазывал людей Чекана от заслуженного возмездия.

Казалось, в редакции «Свободных новостей плюс» Новый год наступил раньше положенного срока. Шампанское лилось рекой, пробки летели в потолок, все поздравляли Варвару Белкину. Ведь газета на два пункта поднялась в рейтинге, вплотную приблизившись к «Московскому комсомольцу», и казалось, еще одно движение, еще одна такая статья, хлесткая и красивая, еще пару-тройку снимков — и издание займет первое место, с ним начнут всерьез считаться сильные мира сего, как в свое время считались с органом ЦК КПСС, со всемогущей газетой «Правда».

Не было на празднике лишь главного редактора, тот уехал, сказав, что по срочным делам. Сотрудники, правда, скоро его увидели в дневных новостях, он сидел в студии и отвечал на вопросы ведущей программы, то и дело разворачивая газету, попутно рекламируя и другие материалы, делая вид, что все происшедшее — дело будничное и остальные публикации в его газете такие же блестящие и такие же разоблачительные.