Андрей Воронин - Утраченная реликвия...

– А что за ЧОП? – заинтересовался Светлов. – Название знаешь?

– Мне говорили, да я забыл, – сказал Юрий. – Дурацкое какое-то название. Что-то там про щит… Нет, про латы. Латы, нагрудник… А, вспомнил! «Кираса». Я, как услышал, сразу подумал: они что, защищают своих клиентов только от шеи до пояса?

– Примерно так, – сказал Светлов, слегка поморщившись.

Юрий поднял бровь и посмотрел на него одним глазом, безмолвно требуя разъяснений.

– Ну, что смотришь? – сказал Светлов, верно оценивший смысл этой простенькой пантомимы. – Был такой анекдот про еврея, который пришел домой и стал хвастаться жене, что вступил в партию. А она ему в ответ: дескать, до чего же ты у меня неловкий, вечно во что-нибудь вступишь – то в говно, то в партию…

– Никогда бы не подумал, что ты можешь знать этот анекдот, – засмеялся Юрий. – У него борода, как у Черномора.

– Компартия существует и сейчас, – пожав плечами, ответил Светлов, – да и кроме нее у нас партий хватает.

Так что анекдотец этот нынче еще более актуален, чем в дни твоего отрочества.

– А какое отношение все это, имеет к «Кирасе»? – спросил Юрий.

– Да самое прямое. Знаешь, большинство этих ЧОПов – просто легализованные бригады. Внешне они стараются держаться в рамках закона, и их поэтому терпят… Но это не суть важно. Речь не обо всех ЧОПах, а об этой твоей «Кирасе». До меня доходили слухи, что они не совсем чисты на руку. Пару раз их пытались прикрыть и даже привлечь к уголовной ответственности, но доказать ничего не удалось. А делишки были самого неприятного толка. Я сейчас не помню подробностей, поэтому врать не стану, но речь шла о коррупции – в частности, о том, что кое-кто из сотрудников «Кирасы» не прочь за хорошие бабки сдать своего клиента.

– Любопытно, – сказал Юрий. – Слухи – они слухи и есть. Вот я, например, слышал об этой самой «Кирасе» совсем другое. Да и потом, сам подумай: уголовные дела – уголовными делами, но кто бы стал их нанимать, если бы это было правдой? Кто бы рискнул доверить таким ненадежным людям свою шкуру? Да что там шкуру – деньги! Впрочем, не стану с тобой спорить. Просто пойду туда сам и посмотрю.

– Смотри, – сказал Светлов, – только не особенно увлекайся. Знаю я тебя… А там ребята покруче, чем в твоем бойцовском клубе. Это профессионалы, Юра, и они не лежат месяцами на диване, попивая водочку, а все время тренируются. Тренируются, насколько мне известно, по программе спецназа, так что, если ты вздумаешь и там устанавливать справедливость, они быстро свернут тебе твою могучую выю.

– Кого свернут? – переспросил Юрий.

– Шею, тундра ты необразованная.

Юрий засмеялся – легко и непринужденно, и Светлов понял, что разговаривать с этим человеком бесполезно.

– Зря смеешься, – сказал он тем не менее.

– А ты зря меня стращаешь, – парировал Филатов. – Я вовсе не собираюсь объявлять новый крестовый поход. Я просто хочу устроиться на работу, чтобы не повеситься от тоски. Что ты обо мне вообразил? Я не настолько глуп, чтобы пытаться переделать мир, Дима. И если ты в этом сомневаешься, это твои проблемы. В твоем возрасте и при твоей должности давно пора расстаться с романтическими бреднями. Мне просто нужна работа, понял?

– Понял, – кротко сказал Светлов, которого эта речь ни в чем не убедила, и посмотрел на часы. – Что ж, если ты не хочешь делиться информацией, то и разговаривать с тобой не о чем. Тем более что до конца обеденного перерыва осталось всего десять минут. Подбросишь меня до редакции?

– Не вопрос, – сказал Филатов. Ему хотелось подбросить Димочку Светлова не до редакции, а в воздух, да повыше, и, пока он летает, повернуться и уйти, но журналист был не виноват в проблемах бывшего десантника, и срывать на нем свое внезапно испортившееся настроение он не стал. – Извини, что не оправдал твоих надежд, но это в самом деле не та информация, которой можно делиться.

– Пустое, – сказал Светлов. – Найду что-нибудь Другое.

Выходя из ресторана, он подумал, что встреча получилась не такой уж бесполезной, какой могла бы быть. Во-первых, встретиться с Филатовым было приятно, независимо от того, давал он информацию или нет; а во-вторых, главный редактор еженедельника «Московский полдень»

Дмитрий Светлов хорошо знал своего собеседника и чувствовал, что, коль скоро тот пробудился к активности, с ним в ближайшее время непременно должно произойти что-нибудь весьма любопытное. Поэтому, усаживаясь в машину Филатова, Дмитрий уже начал прикидывать, каким образом ему проследить за этим странным, вечно притягивающим к себе неприятности человеком.

Антиквар появился в своем магазине за четверть часа до открытия. Это был пожилой, одетый с иголочки, очень похожий на артиста Кадочникова человек. Звали его Львом Григорьевичем, и Валерий Бондарев постарался запомнить это имя, поскольку понятия не имел, как долго им с Драконом придется торчать в этом увешанном картинами и заставленном всевозможными диковинами тесноватом торговом зале – день, неделю, а может быть, и целый год. Впрочем, сам Лев Григорьевич, похоже, придерживался на этот счет несколько иного мнения: едва войдя в дверь, он резко остановился и снизу вверх уставился на стоявшего при входе Дракона с таким видом, будто кто-то вздумал сыграть с ним какую-то дурацкую шутку. Под его недоумевающим взглядом даже толстокожий Леха Дракин слегка увял и осторожно переступил с ноги на ногу, а на его добродушной малоподвижной физиономии проступило потешное, почти детское выражение обиды.

– Это кто? – довольно сварливо спросил антиквар, отворачиваясь от Дракона и обращаясь непосредственно к продавщице, которая впустила охранников в магазин, – молодящейся даме лет сорока пяти, выкрашенной в платиновый цвет. – Кто это? А это?

При этом Лев Григорьевич ткнул длинным ухоженным пальцем сначала в Дракона, а потом в Валерия.

– Охрана, – пролепетала продавщица, явно слегка шокированная таким странным поведением своего босса.

– Какая еще охрана? – не унимался ядовитый старикан. – Моя охрана – Николай и Виктор, и я не понимаю, откуда взялись эти подозрительные типы.

Валерий посмотрел на Дракона и понял, что настала пора вмешаться, покуда дело не дошло до настоящего скандала. Дракин обижался медленно, но, уж если обижался, превращался в разъяренного быка, и остановить его тогда бывало трудно. Сейчас он, судя по всему, находился на полпути к настоящей обиде: глаза у него нехорошо прищурились, на широких скулах вздулись каменные желваки, губы сжались в тонкую, почти незаметную полоску, похожую на хирургический шрам, а кисти рук смахивали на две кувалды, шутки ради засунутые кем-то в рукава тщательно отутюженного черного пиджака. Пакостный старик при этом не обращал ни малейшего внимания на признаки надвигающейся грозы: он по-прежнему торчал прямо перед Драконом и, задрав голову, разглядывал верзилу с брезгливым и возмущенным выражением человека, обнаружившего на двери своей квартиры размазанную собачью какашку.