Андрей Воронин - Утраченная реликвия...

Шрам на макушке начал чесаться, как будто внутри него поселился жук-короед, и он почесал его ногтем мизинца.

Дверца «Ауди» распахнулась, и из нее, придерживая на голове мягкую белую шляпу, неуклюже выбрался Ремизов. Он немного постоял, щурясь на слепящий свет фар «Хаммера», а потом медленно, неуверенно двинулся к машине Аверкина, прикрывая глаза ладонью. Сжалившись, Аверкин выключил фары, потянулся через соседнее сиденье и открыл правую дверь. Ремизов, кряхтя, забрался на сиденье, от души хлопнул дверцей и завозился, поудобнее устраивая свой жирный зад – так, чтобы, упаси бог, не помять полы длинного бежевого пальто.

– У тебя дома холодильник есть? – поинтересовался Аверкин, отпуская ручник и включая передачу. – Как вернешься, непременно поупражняйся в закрывании дверцы. Когда научишься, позвони мне, я у тебя зачет приму.

– Дурацкая шутка, – проворчал Ремизов, снимая шляпу и приглаживая ладонью русые, уже заметно поредевшие волосы. – И к тому же не твоя. Куда ты меня везешь?

– Подальше от твоего корыта с думскими номерами, – ответил Аверкин. – Ты бы еще эскорт на бэтээрах прихватил для пущей секретности. Черт тебя знает, Витек, чем ты думаешь. Мы, по-твоему, в подкидного дурака играем, что ли?

– Оставь свои нотации для своих мордоворотов, – огрызнулся Ремизов. – Привез?

– Я-то привез, – с уклончивой интонацией ответил Аверкин, – но ты все же послушай. Моим, как ты выразился, мордоворотам такие нотации читать бесполезно, потому что они так не лажаются. Если ты такой умный, так и делал бы все сам. А если сам не можешь и доверил это дело мне, так будь добр не мешай мне вытаскивать твою задницу из дерьма.

– Между «не можешь» и «не хочешь» есть разница, – надменно заметил Ремизов, – и притом существенная. С какой это радости я стану мараться, когда у меня есть ты?

Он вынул из кармана сигарету и принялся чиркать зажигалкой, высекая огонь. Аверкин хладнокровно подождал, пока он закурит и уберет руки от лица, оторвал от руля правую ладонь и тыльной стороной этой ладони вмазал Ремизову по губам, расплющив заодно сигарету.

Удар был не сильный, но довольно болезненный. Ремизов качнулся назад, стукнувшись затылком о подголовник, прижал ладони ко рту, а потом захлопал ими по коленям, гася рассыпавшиеся угольки. Краем глаза Аверкин заметил, что рот у него в размазанной крови, и брезгливо вытер ладонь о штанину.

– Ты чего?! – немного придя в себя, взвизгнул Ремизов. – Ты что делаешь, паскуда бритоголовая, скинхэд великовозрастный, фашистюга! Ты мне губу разбил!

– Утрись, – сказал ему Аверкин и остановил машину. До ближайшего фонаря отсюда было метров пятьдесят, и, чтобы окончательно раствориться в темноте, он заглушил двигатель и погасил габаритные огни. – Утрись и заткнись, не то я тебя заткну. Я тебе не холуй, запомни это раз и навсегда. Никогда им не был, а уж теперь-то и подавно. Понял?

– Понял, – промычал Ремизов сквозь прижатый к губам носовой платок.

– Запомнил?

– Запомнил.

– Тогда гони мою расписку.

Ремизов оторвал от губ носовой платок и посмотрел на него. Платок был покрыт смазанными пятнами, которые в слабом свете далекого ртутного фонаря казались черными, как мазут.

– Сначала доску, – сказал он.

Голос у него слегка подрагивал от страха, но держался он все равно нагло – видно, решил быть твердым до конца, характер решил продемонстрировать, сволочь такая. Чтобы убедить его в ошибочности такого решения, Аверкин вынул из-под полы кожанки старую добрую «тэтэшку» и ткнул ее стволом в пухлую щеку собеседника.

– Вот интересно, – рассудительно произнес он, взводя большим пальцем курок, – что мне мешает прямо сейчас снести тебе башку? Ведь мешает же что-то…

А, знаю! Салон пачкать неохота. Ну-ка открой дверцу!

Дверь открой, я сказал!!!

Ремизов вдруг звонко, явно непроизвольно икнул и начал шарить дрожащей рукой справа от себя, пытаясь нащупать дверную ручку.

– Шутка, – сказал Аверкин и убрал пистолет. – Но шутка с намеком. Давай расписку, Витек.

– Какая же ты все-таки тварь, – не пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе, плаксиво проныл Ремизов. – А еще друг называется!

– В бизнесе друзей не бывает, – заново раскуривая потухшую было сигарету, напомнил ему Аверкин. – Ты же сам мне это заявил, помнишь? Неужто забыл? Странно, а я вот помню. Я, Витя, ничего не забываю. Расписку мою отдай.., пожалуйста.

– Я отдам, а ты меня замочишь, в кусты выбросишь и уедешь, – блеснул прозорливостью Ремизов.

– Хочется, – признался Аверкин. – Ну просто сил нет, как хочется! Но я ведь не маньяк, чтобы лишнюю мокруху просто так, от нечего делать, себе на шею вешать. Я, Витя, человек разумный и никого за здорово живешь не убиваю. Да и доска твоя мне без надобности.

Продать я ее не смогу, это не паленая тачка, не ствол и не кило героина. Да и ты, сколько бы ни пыжился, наверное, не сможешь. Не надо было ее брать, Витя. Такими делами, чтоб ты знал, ФСБ занимается, а им палец в рот не клади.

– А раньше ты где был с этими разговорами? С чего это ты вдруг так резко поумнел?

– Раньше я не знал, о чем речь, а теперь знаю. Интернет – штука полезная, оттуда что хочешь можно выудить. Ну-ну, не дергайся. Уговор дороже денег. Я не ты, цену набивать не стану, хотя и мог бы, заметь. Я просто говорю: сдержи свое слово, Витя, верни мою расписку.

– А ты?

– А я свое сдержал, хотя это оказалось сложнее, чем ты расписывал. Ну, давай, давай, не тяни, а то ты, я вижу, трепаться любишь, как настоящий депутат.

Что-то неразборчиво шипя сквозь зубы. Ремизов полез во внутренний карман пальто, вынул оттуда сложенный вчетверо лист плотной бумаги и отдал Аверкину.

Аверкин чем-то щелкнул, и под потолком салона зажегся тусклый плафон. Александр Александрович расправил бумагу на руле, внимательно прочел от начала до конца и придирчиво осмотрел печать нотариуса. Ремизов презрительно фыркнул, но Аверкин спокойно довел осмотр до конца и лишь после этого удовлетворенно кивнул: бумага точно была та самая, которую он подписал пять лет назад, – проклятая бумаженция, на пять долгих лет загнавшая его в кабалу к этому мордатому ничтожеству.

Аверкин вынул из кармана своей потертой кожанки тусклую металлическую зажигалку, со звонким щелчком откинул крышку, чиркнул колесиком и погрузил уголок расписки в ровный бензиновый огонек. Плотная бумага неохотно занялась, потом огонь набрал силу и пополз вверх, одну за другой пожирая строчки. Аверкин выставил руку с горящей распиской в окно и, невозмутимо попыхивая сигаретой, смотрел, как его тридцатитысячный долг обращается в пепел.

История этого долга была проста до банальности. Вернувшийся с войны майор спецназа Александр Аверкин, орденоносец, бывший командир разведроты, бывший краповый берет, а отныне инвалид второй группы, непригодный к несению строевой службы, не захотел вести уготованное ему судьбой полунищее существование. С головой уходить в криминал он не захотел тоже, хотя такие предложения ему в ту пору поступали в большом количестве.