Дмитрий Чераксов - Крестом и булатом: Атака

– Это успеется. – Владислав движением руки остановил разъяренного казака. – Наш чуркообразный друг, видимо, не понимает, в чьих руках находится. Это минус. Но мы можем его просветить…

– И это плюс, – поддержал Рудометов.

– Ну, попытка номер два. Разевай хлебало и проблей что-нибудь, как любит говорить мой друг Гоги.

Беноев затравленно посмотрел на переквалифицировавшихся в следователи бойцов неизвестной группы.

– Не молчи, – посоветовал Игорь. – Не поможет. Твое спасение – в обильном блеянии по сути задаваемых вопросов. Ферштейн?

– У мэня есть бумаги… – решился Лёма.

– Какие? – уточнил Влад.

– По нэфти. Кто сколько лавэ [30] [30] Лавэ (жарг.) – деньги. имэл…

– Это нас не интересует, – Рокотов покачал головой. – Блеяние на эту тему считаем закрытым. Обратись в «Комсомолец Москвы» или в «Невское пламя». Там, я уверен, тебя выслушают с большим вниманием, чем мы. Ежели, конечно, выживешь…

– Я… – Беноев осекся и тоскливо взглянул в окно.

Минута прошла в полном молчании.

– Видимо, это все, что данный экземпляр млекопитающего мог бы нам поведать, – Владислав встал со стула и направился к выходу. – Кончайте с ним и выходите.

– Нэт!!! – возопил Лёма. – Еще есть!

– Он мне надоел, – сказал Веселовский, поглаживая приклад ОЦ-14.

– Нэт!!! – Беноев затрясся. – Нэ надо!!!

– Просто какой-то каскад эмоций, – биолог наклонился к Лёме. – Ну, что у тебя?

– Лодка!

– Здесь речки нет, – удивился Рудометов.

– Падводная!!!

Алексей с Игорем рассмеялись.

– Хватит прикалываться, – Рокотов снова пошел к двери.

– Нэт, клянусь!!!

– Ага, а в соседнем сарае – летающая тарелка! – Игорь поставил ногу на подоконник и стал перешнуровывать ботинок. – Причем местного производства. Поднимается в воздух за счет конопляной тяги…

– Я правду гаварю!!! Пещера, а там – лодка! – Лёма истерически взвыл.

– Бред! – Веселовский снял «Грозу» с предохранителя.

– Стоп! – Владислав нутром почувствовал, что пленник не блефует и говорит о чем-то реально существующем. – Каков размер лодки?

– Малэнкий! Мэтров двадцать! – выкрикнул Беноев.

– Она сейчас здесь?

– Завтра должна прийти!!!

– Оп-па! – Биолог сел на диван рядом с чеченцем. – А теперь, милый друг, ты расскажешь нам всё и во всех подробностях, – перед глазом пленного качнулось острие узкого ножа, – и не вздумай хоть на йоту отступить от правды…

Командир разведывательно-диверсионной роты двести сорок пятого полка ВДВ молча выlожил перед заместителем начальника штаба Объединенной Группировки скрепленные в углу листы рапорта, к которым была приложена подробная схема осмотра квадрата, обозначенного на карте как «четыре-эм-бис».

– Твое мнение? – ворчливо спросил генерал-майор, жестом показывая, чтобы майор присаживался.

– Возможно, смежники. Хотя и маловероятно…

– Почему?

– Не вижу резона не похвастаться победой. А они молчат.

– У меня сложилось аналогичное мнение, – генерал-майор постучал гильзой «Беломорканала» по столешнице. – Однако остается ФСБ.

– Район был определен краснопогонникам [31] [31] Краснопогонники (жарг.) – войска МВД. , фээсбэшники туда бы не полезли, – майор достал из кармана пачку «Родопи». – Разрешите?

– Кури, кури, – генерал-майор пододвинул пепельницу поближе к подчиненному.

– К тому же, если бы ФСБ провернуло такую успешную операцию под носом у конкурентов, то это обязательно стало бы известно. Они о более мелких победах трубят на всех углах.

– Это известно…

– Разрешите вопрос?

– Давай.

– Насколько я понял, в тот район должен был кто-то выдвинуться?

– Правильно понимаешь.

– И колонна чехов [32] [32] Чехи (жарг.) – чеченские боевики. шла на перехват?

– Предположим.

– Значит… – майор выдержал небольшую паузу. – Опять слив информации?

– Вероятность – девяносто процентов, – генерал-майор зажег спичку и прикурил. – Но кто и как – мы не знаем. Совпадение малореально. Определение районов ответственности проходило на совещании, где присутствовали три десятка старших офицеров…

– Значит, снова сдали, – обыденно сказал командир разведроты. – И зацепок никаких нет?

– Есть подозрения, но нет доказательств. – Заместитель начальника штаба опустил голову. – Была надежда, что ты хоть что-нибудь обнаружишь.

– Там все сгорело, – майор пожал плечами. – Колонну снесли фугасами, потом добили из гранатометов. В долине мы нашли несколько трупов, но кроме того, что это духи, сказать нечего. Еще там троих привязали к дереву и подорвали… Никаких бумаг при них не было.

– Жаль…

– Мы все осмотрели, по сантиметру. Кроме брошюрок на арабском и удостоверений шариатской гвардии – ничего.

– Удалось выяснить, куда ушли нападавшие?

– Вероятнее всего, дальше в горы. На юго-запад. Но это не точно. Могли сделать крюк и вернуться в Ингушетию…

– А если предположить, что это такие же бандиты?

– У меня нет ответа. Слишком все странно.

– Да уж. – Генерал-майор окутался клубами дыма. – Ладно, иди отдыхай…

Ахсарбек Болоев провалил экзамены на заочное отделение Московского лесотехнического института и по этой причине пребывал в отвратительном расположении духа.

Двенадцатого августа он приехал к отцовскому другу в Мытищи, двадцатого сдал документы в приемную комиссию, а пятнадцатого уже знал, что получил два балла за сочинение.

Денег, чтобы оплачивать учебу на коммерческом отделении, у Ахсарбека не было. Болоевы принадлежали к тем многим тысячам осетинских семей, что не имели влиятельных и богатых родственников, и жили, как живут миллионы таких же граждан России, – работали на заводах и в школах, ездили на стареньких «жигулях» или «москвичах», никогда не бывали в казино и элитных ресторанах, а толстые пачки долларов видели только по телевизору.

Ахсарбек прошелся по платформе в ожидании электрички, с интересом оглядываясь по сторонам. Все свободное от поездок в институт время он просидел на квартире у отцовского знакомого, не выходя на улицу, дабы не быть задержанным патрульными. Милиционеры азартно отлавливали на улицах всех, кто имел «подозрительные» форму носа или цвет кожи, препровождали в отделение, а там сначала били, потом вымогали деньги за отсутствие в паспорте штампа о регистрации. Наученный горьким опытом друг семьи Болоевых, работавший ведущим инженером на обувной фабрике, запретил Ахсарбеку выходить из помещения на свежий воздух. В институт его отвозили на машине и так же доставляли обратно.

Восемнадцатилетний осетин, проживший три года в лагере для беженцев, и сам не хотел никаких неприятностей. Он слишком хорошо знал, чем заканчивается для представителя «кавказской» национальности конфликт с любой властной структурой…