Андрей Воронин - Мертвый сезон

Ликвидировать всех вас можно было потом – по одному или всех вместе, как угодно... Что вы так смотрите, дядя Аршак? Нет, я этого не стану делать, клянусь. И Гамлет не стал бы – по крайней мере, тот Гамлет, которого я знал. Он был глупый, но не подлый.

– Ара, почему "был"? Он живой... наверное.

– А как же иначе? Одно из двух: или он погиб вместе со своими людьми, или застрелил их и убежал. В первом случае он мертвый, а во втором – все равно что мертвый, потому что я его обязательно найду и убью. Значит, его больше нет, а раз его нет, значит, он – был.

– Ай, хорошо сказал! Клянусь, если бы Бог слышал, как ты говоришь, он бы тебя сделал своим первым заместителем! Ты бы в раю тамадой был, слушай!

– Спасибо, дядя Аршак, только я туда не тороплюсь. Мне пока и здесь неплохо.

Они еще смеялись, когда в дверь постучали и вошел охранник. Он поманил Эдика и начал пятиться в коридор, но Аршак Геворкович остановил его грозным окриком.

– Говори, дорогой! Что за секреты в моем доме, слушай?

Охранник остановился на пороге и сказал:

– Мы нашли.

В руке он держал сильный цилиндрический фонарик. С его левого плеча, как аксельбант, свешивался большой клок пыльной паутины, лоб и правое ухо были поцарапаны, и он время от времени прикладывал к царапинам запачканный красным носовой платок.

– Что нашли, ара, э? Где нашли? Где ты был, слушай, почему в таком виде? С кошкой подрался, нет?

– Записывающая аппаратура, – сказал охранник, слегка сбитый с толку этим градом вопросов. – Диктофон, приемник, еще что-то...

– Что значит "еще что-то"? Говори толком, по порядку, что ты мямлишь, э?! Сам знаешь, что нашел, или только догадываешься? Где нашли?

– В соседнем доме, – сказал охранник, – на чердаке. Там целый месяц никто не живет, почему – не знаю, клянусь...

– Я знаю, – перебил его Багдасарян. – Постой, что значит "на чердаке"? Там же кругом сигнализация! Вы как туда попали?

– Я им объяснил, как войти, чтобы сигнализация не сработала, – негромко сказал Эдик. – А тот, кто устанавливал аппаратуру, наверное, знал это без меня.

– Один я, старый ишак, ничего не знаю, – проворчал Багдасарян. – Ладно, говори дальше! Почему такой исцарапанный, весь в крови, э? Кто тебя обидел?

– Это Армен, – сказал охранник, будто оправдываясь. – Там была такая проволочка, совсем незаметная. Я ему говорил: "Ара, смотри под ноги, пожалуйста!" А он бежит впереди – как баран, честное слово! Наступил на проволочку, и – бах!

– Что "бах"? – всполошился Багдасарян. – Где "бах"? Почему я не слышал? Армен мертвый?

– Зачем мертвый? – удивился охранник. – Живой! Лицо сильно поцарапал и пиджак порвал немного, вот здесь, – он показал, где у Армена порвался пиджак. – Еще волосы на голове сгорели, вот тут, впереди. Теперь будет наголо стричься, как баран... – Он улыбнулся было, но тут же спохватился и напустил на себя серьезный вид. – Взрыв совсем маленький был, потом загорелось, горело немножко и погасло, один дым остался. Сильно горелой пластмассой воняет, – пожаловался он. – Аппаратура расплавилась, ничего не разобрать. Поэтому говорю: еще что-то, что – сам не знаю, теперь не разберешь...

– Ладно, иди, хорошо, – отмахнулся от него Багдасарян и повернулся к Эдику: – Что скажешь, дорогой?

– Работал профессионал, – ответил Эдик, когда за охранником закрылась дверь. – Обратите внимание, Аршак Геворкович, он мог бы привязать к растяжке гранату, а привязал слабенький пиропатрон – боялся, что аппаратуру найдет случайный человек. Это не бандит, и это не Гамлет.

– Да, теперь сам вижу, что не Гамлет, – задумчиво согласился Багдасарян. – А где же тогда Гамлет, слушай? Куда подевался, почему?

– Его надо искать, – сказал Эдик. – И этого профессионала надо найти как можно скорее, пока он не причинил нам новых неприятностей.

– Профессионал – это плохо, – вздохнул Аршак Геворкович.

– Профессионал – это нормально, – возразил Эдик. – Я привык иметь дело с профессионалами. Я сам – профессионал. Знаете, в чем главный недостаток профессионалов? Они предсказуемы. Рано или поздно он попытается напасть, и тогда...

Эдик сделал быстрое движение рукой, будто ловя муху, и показал Аршаку Геворковичу крепко сжатый кулак:

– Вот что я с ним тогда сделаю.

– Ну, как рука, маэстро? – спросил Глеб Сиверов самым миролюбивым тоном, на какой был способен в данный момент.

Костя Завьялов, набычившись, сверкнул на него из-под насупленных бровей черными, как угли, глазами.

– Сам, что ли, не видишь? – буркнул он.

Правая рука у него была в гипсе, уже успевшем изрядно запылиться. Из гипсового кокона торчали кончики толстых, как сардельки, пальцев, тоже грязных и оттого особенно неприятных.

– Вижу, – сказал Глеб. – Ну, кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба долой, – пробурчал Завьялов.

Они сидели на террасе летнего кафе, выходившей на море. Легкий ветерок трепал над их головами полосатый тент и играл углами несвежей скатерти. На террасе звучала музыка, в небе светило солнце, а вокруг было полно народу, и поэтому, наверное, Костя Завьялов чувствовал себя настолько свободно, что даже отваживался осторожно грубить. Впрочем, подумал Глеб, очень может статься, что он просто не умеет разговаривать по-другому...

– Золотые твои слова, – сказал ему Глеб. – Поэтому предлагаю нам обоим поберечь зрение – про старое помнить, но вслух не вспоминать.

Подошла официантка и поставила перед Глебом чашку черного кофе, а перед Завьяловым – запотевшую кружку темного пива.

– Утром выпил – день свободен, так, что ли? – с насмешкой спросил Глеб.

Завьялов злобно покосился на него и молча приложился к кружке.

– Слушай, чего тебе от меня надо? – спросил он, обсасывая с усов пивную пену.

Глеб ненадолго задумался. То, что он намеревался сделать с этим человеком, здорово смахивало на преднамеренное убийство. Впрочем, у Кости был выбор, о котором он, правда, не знал, но мог бы догадаться. Если он сделает только то, о чем его сейчас попросят (не больше!), пользы от этого не будет никакой, но и вреда – тоже, особенно ему. А если опять попробует словчить, в чем Глеб почти не сомневался, тогда он, Костя Завьялов, – труп, и винить в своей смерти ему будет некого, кроме себя самого. В конце концов, учитывая то, что произошло со Стаканычем, Завьялов ничего, кроме смерти, и не заслуживал.

– Ты в курсе, что Стаканыча убили? – сказал Глеб, старательно сохраняя рассеянно-благодушное выражение лица. – Только не ври мне, понял? Я тебя не спрашиваю, кто это сделал, я сам это знаю и разберусь без твоей помощи. Я спрашиваю только об одном: ты знаешь, что он умер? Знаешь, как это произошло и почему?

– Ну, слышал краем уха, – неохотно ответил Завьялов. – Вроде убили его... Так я-то здесь при чем? Убили-то его, говорят, из-за тебя!