Евгений Сухов - Я – вор в законе

И сейчас Валаччини вдруг неожиданно обнаружил в себе полузабытые чувства. Он ревновал! Ревновал так же страстно, как когда-то в далекой юности, впервые столкнувшись с настоящей любовью. Это чувство воскресило в памяти роман с молодой итальянкой, которую он когда-то взял прямо на берегу. Валаччини помнил вкус соленых брызг, которые, разбиваясь о камни, падали на его пылающее лицо. Когда он узнал, что она делила свое тело с его другом, смазливым и веселым Джованни, ревность привела его в ярость. Он столкнул Джованни со скалы, а потом принес исковерканное тело родителям. Это было его первое убийство. Он тогда искренне оплакивал смерть друга, убиваясь у могилы Джованни вместе с обезумевшей от горя матерью.

Сейчас Валаччини тоже ревновал. Он ревновал доктора Щербатова к успеху, который сопутствовал этому молодому мафиози. Синьор Валаччини мог бы освободиться от этого чувства, вытеснив его новыми ощущениями, но он сам не желал этого. Ревность поддерживала его дух и позволяла ощущать остроту жизни. У одних это выпивка, у других наркотики, а у него – ревность. Слишком долго он был впереди и уже стал забывать о том, что рядом могут оказаться не менее искушенные атлеты, способные обойти его в любую минуту. И сейчас синьор Валаччини как бы почувствовал на своем затылке горячее дыхание. Доктор Щербатов бежал быстро, и готов был оттеснить его с узкой дорожки, и уже напружинил свою атлетическую грудь, чтобы на финише первым разорвать ленточку. Нужно было во что бы то ни стало остановить этот стремительный бег. Синьор Валаччини желал покоя в собственном доме, а эти русские своим беспокойным темпераментом вносят в отлаженные отношения с властями беспорядок, который обязательно отразится на его кармане.

А сейчас он ревновал. Он нуждался в этом полузабытом чувстве так же остро, как раковый больной в болеутоляющих препаратах.

Синьор Валаччини любил женщин. Ему нравилось, как они хозяйничают в его большом доме, распоряжаются прислугой, заглядывают на кухню и ведут себя так, будто родились в богатстве и роскоши, но то, что он позволял женщинам, никогда не разрешалось мужчинам. Европа – его дом, его кухня. И хозяин в доме может быть только один. Это служанок может быть множество! А доктор Щербатов ведет себя по-хозяйски, он уже пинком распахивает дверь его виллы.

Синьор Валаччини допускал, что можно пойти с Щербатовым на компромисс и отдать часть своих территорий. Однако, поразмыслив, он скоро отказался от этой идеи, понимая, что его великодушный жест может быть расценен русскими, как проявление слабости. Через год они наверняка замахнутся на большее. Заставят его потесниться с территории, которую три десятка лет назад они брали большой кровью.

Еще Валаччини знал о том, что доктор Щербатов стал действовать активнее. Все российские газеты писали о загадочных самоубийствах бывших советских чиновников: кто-то вывалился из окна, кто-то пустил себе пулю в лоб. Странным казалось, что все они отправились на тот свет в срок, который не превышал двух недель. Валаччини знал, что именно этим людям были доверены деньги уже не существующей партии. Теперь не было ни денег, ни людей, которые могли бы поведать историю их исчезновения. Валаччини также удалось выяснить, что счета некоторых вкладчиков в швейцарских банках выросли сразу на несколько порядков. Он не сомневался в том, что в этом деле замешан доктор Щербатов.

Русская мафия, которая начала с того, что разбавляла на заправках бензин, теперь по-хозяйски плещется в Адриатическом море. Скупает виллы на Средиземноморском побережье, живет по-американски, не отказывая себе ни в чем. Если так пойдет дальше, то того и гляди русские проглотят сапог Италии и ее острым каблуком не подавятся. А «Коза Ностра» станет всего лишь небольшим подразделением могучей русской империи.

Если верить газетам, размышлял Валаччини, то в России господствует хаос: не работают заводы, закрываются школы и институты, бесконечные забастовки сильнейшими приступами сотрясают ее гигантское тело. В этой стране крепнет только мафия. Год от года она набирает обороты, подобно мотоциклисту на треке. Русские уверенно вошли в высшую лигу преступного бизнеса и готовы переиграть в решающем матче самого Валаччини, подвел он итог своим мыслям.

Тот день для Владислава Геннадьевича был удачным. Опросы общественного мнения показали, что вновь образованная партия набирает очки, а в некоторых регионах России она лидирует в первой пятерке. Газеты охотно печатали портреты молодого доктора наук В. Г. Щербатова. Улыбка шла Варягу, и он сполна использовал свое обаяние, расточая его избирателям и журналистам. Газеты пестрели его фотографиями, журналы охотно пересказывали его биографию, не упускали и того, что он – блестящий ученый и в свои тридцать с небольшим лет сумел защитить докторскую диссертацию, успешно возглавляет научно-исследовательский институт, который занимается проблемами Европейского Союза. Делались смелые прогнозы о том, что в парламенте молодая партия, возможно, сложится в сильный блок, Который будет иметь в своем составе компетентных экономистов, выдвигающих крепкую аргументированную программу.

Варяг аккуратно пролистывал все газеты. Абсолютно для всех он был новым лицом, не успевшим засветиться в политических кругах. Таким людям доверяют всегда больше, на них взирают с надеждой, и нужно быть настоящим болваном, чтобы не использовать выигрышный шар.

Варяг неожиданно для себя обнаружил страсть к политическому вертепу, который по накалу напоминал азарт за карточным столом, вот только ставки здесь делаются куда крупнее, и счет ведется не на рубли, а на регионы. Но если в картах это везение, хладнокровие и шальные руки, то в политике важны внешность, умение подать себя и расположить окружающих. Здесь не может быть штрихов, это всегда крупные уверенные мазки, которые должны быть красивы и при самом пристальном изучении.

Порой Варяг подолгу выбирал выигрышную позу, намереваясь именно таким образом предстать перед телевизионными камерами. Он закреплял красивые движения. Они должны быть отработаны и действовать гипнотически. Все вожди начинали с жестов: один размахивал перед слушателями растопыренной ладонью, другой большие пальцы прятал за отворот пиджака, третий, подобно дирижеру, подкупал плавными помахиваниями. А у него должен быть выработан свой почерк и свои методы убеждения. Нужно уметь отличаться от всех горлопанов-политиков. Он слишком много кричал в юности, и нечего ему сейчас срывать голос, который становился его рабочим инструментом. Он будет выдержан, корректен, если и будет чем-то подавлять, так только своей интеллигентностью и эрудицией; еще избиратели любят юмор. Хорошо, будем шутить, острый язык свидетельствует о гибком уме.