Андрей Воронин - Слепой против бен Ладена

– Ладно, – будто угадав его мысли, вздохнула жена, – давай спать, конспиратор. Служебный долг ты исполнил, супружеский тоже, так что теперь имеешь полное право на отдых. Да я и сама устала. На работе у нас сегодня был совершенно сумасшедший день, так что...

Она замолчала на середине фразы, тихонько зевнула и через пару секунд опять задышала медленно и ровно. Глеб немного полежал молча, не шевелясь, заново обдумывая то, что уже было обдумано сотни раз, а потом негромко окликнул ее по имени. Ответом ему было лишь сонное дыхание, но он не был уверен, спит Ирина на самом деле или только притворяется, не желая продолжать бессмысленный, напрасно затеянный разговор. "Долг платежом красен, – подумал Глеб. – Вот уж действительно квиты..."

Этот короткий обмен двусмысленными репликами, похожий на прерванную в самом начале дуэль на шпагах, всколыхнул в душе старую горечь. Над потревоженным болотом воспоминаний жужжащим роем поднялись опостылевшие, назойливые, как комары, уже много лет остающиеся без ответов вопросы, и у каждого точь-в-точь как комариный хоботок торчало жалящее, ядовитое "почему". Почему у него отняли его собственную жизнь, дав взамен чужую? Почему в этой чужой жизни столько крови и лжи? Почему... А, к дьяволу!

Теперь он был уверен, что не уснет до утра, но усталость брала свое, и неожиданно для себя Глеб почувствовал, что проваливается в сон, как в бездонный черный колодец. Он падал в пустоту, кружась, как сорванный ветром кленовый лист, становясь все легче, переставая ощущать свое тело, и наконец полностью растворился в темноте. Затем темнота поредела, рассеялась, уступив место серенькому ненастному полусвету, и он увидел безрадостный и угрюмый черно-белый пейзаж, состоявший только из черных камней, белого снега и серого, повисшего прямо над головой неба...

...Они лежали среди заснеженных камней, сами заснеженные и неподвижные, как камни. Лишь очень редко кто-нибудь один медленным и плавным, почти незаметным глазу движением немного менял позу и снова застывал, сливаясь с пестрым черно-белым фоном.

Они лежали здесь долго, но рация молчала, как один из здешних камней, никто не давал отбой, не отменял приказ, и это означало, что им придется лежать здесь столько, сколько понадобится – ни больше, ни меньше.

Сырые тучи лениво клубились почти над самыми их головами, цепляясь за скалистые выступы. Время от времени из них начинала сеяться мелкая ледяная крупка, и это было хорошо, потому что снег окончательно скрадывал очертания замерших среди камней человеческих тел. Но сами тучи внушали некоторое беспокойство. Они были похожи на обыкновенный густой туман, и ничто не мешало ему опуститься еще немного, всего на несколько десятков метров. А когда это случится, все вокруг – и те, кто лежал в засаде, и крутой, почти отвесный склон, на котором они затаились, и едва различимая среди камней козья тропка внизу – все утонет в этом мокром сером киселе, и тогда...

Тучи действительно опускались, но это происходило медленно, едва заметно – проходили целые часы, пока какой-нибудь каменный выступ, царапавший серую мглу зазубренной верхушкой, исчезал в тумане целиком, до самого основания. Где-то шли люди, которых так терпеливо ждали; они приближались к точке рандеву, о котором не подозревали, а тучи, будто находясь с ними в тайном сговоре, мучительно медленно ползли вниз по неровному каменистому склону, чтобы укрыть крутую козью тропку серой пеленой, против которой бессильна самая мощная современная оптика.

Те, кто лежал среди камней на покатом уступе, куда невозможно было попасть без специального альпинистского снаряжения, сохраняли спокойствие. Это было одно из многочисленных умений, которыми они обладали, и сейчас настало самое время его применить.

И вот внизу, на занесенной снегом каменистой тропе, которую мог отыскать лишь тот, кто знал о ее существовании, возникло движение. В окулярах оптических прицелов, один за другим беззвучно выскользнув из-за серого каменного горба, появились четверо в потрепанном полевом камуфляже. Смуглые лица до самых глаз заросли иссиня-черными бородами; у одного на бритом черепе красовалась зеленая повязка, трое щеголяли в вязаных шапочках армейского образца. У того, что был в повязке, поперек груди висела длинная винтовка Драгунова, такая же, как у тех, кто смотрел на него сверху; трое его товарищей были вооружены автоматами, у каждого на поясе болталась деревянная кобура со "стечкиным"; оптика снайперских винтовок позволяла видеть грозди гранат на поясах.

Бородач в повязке остановился, расчехлил висевший на груди бинокль и внимательно осмотрел нависший над тропой почти отвесный склон. На какой-то миг окуляры бинокля уставились прямо в стеклянный глаз оптического прицела, что смотрел на бородача сверху, но тут же скользнули в сторону, продолжая ощупывать склон: солнца не было, и прицел "драгуновки" даже сквозь бинокль на таком расстоянии выглядел просто одним из бесчисленных серо-черных пятен на белом фоне.

Наконец бородач опустил бинокль и махнул рукой своим спутникам. Один из них что-то коротко произнес, поднеся к самым губам микрофон портативной рации, и группа двинулась вперед – как прежде, гуськом, поскольку иначе по этой тропе идти было просто невозможно.

Те, кто засел на склоне, не шелохнулись, позволив вооруженным людям беспрепятственно покинуть сектор обстрела. Это была всего-навсего группа разведки, и, судя по всему, она не обнаружила ничего подозрительного. Впрочем, судить об этом было еще рано; только время могло показать, насколько совершенной была маскировка.

Место для засады было выбрано почти идеально. Как правило, разведка идет двумя группами – одна движется низом, по тропе, другая верхом, по склону. Если тропа проходит между двумя склонами, разведывательных групп соответственно становится три. Но в этом месте, если верить проводникам и данным аэрофотосъемки, склон был непроходим, и разведчикам пришлось временно объединиться. Недаром там, на тропе, их было четверо – слишком много для того, чтобы просто идти гуськом и глазеть по сторонам.

Так или примерно так рассуждали все бойцы засевшего в скалах небольшого отряда – все, за исключением одного, который, строго говоря, был тут человеком посторонним и, в отличие от остальных, точно знал истинную суть происходящего. Исходя из этого знания, он мог предполагать любую неожиданность, любую хитрость, вплоть до карабкающегося по отвесной стене, увешанного смертоносным оружием бородатого скалолаза или не менее бородатого дельтапланериста, готового в любую секунду вынырнуть из туч, поливая их позицию свинцом из ручного пулемета. Когда на карту поставлено так много, расслабляться нельзя до тех пор, пока все не кончится – так или иначе.