Джерри Эхерн - Вервольф

В конце 1944 года рейсхминистр Геббельс выступил по радио. В своей речи он определил задачи организации, которая называлась "Вервольф" ("Оборотень"). Оборотни должны были действовать на территории Германии после оккупации союзниками и "утопить в море крови врагов, вторгнувшихся в Фатерлянд".

Геббельс и его сообщники из нацистской иерархии хотели поднять немецкий народ на защиту своей родины. Для разжигания такой всенародной войны создавались специальные подразделения коммандос по типу партизанских отрядов во Франции, в России и других странах, которые героически сражались против фашистских оккупантов в тылу врага.

Подготовкой таких подразделений занималось СС.

Почему для них было выбрано столь зловещее название?

Дело в том, что Гиммлер хотел, чтобы в СС витал особый моральный дух, присущий только этим элитным войскам. Поэтому он присваивал частям названия, связанные с историей Германии, по этой причине звания офицеров СС звучали более импозантно, чем у вермахта. Знаки отличия эсэсовцев включали в себя таинственную символику – черепа, молнии, свастики...

Гитлер утверждал, что немецкий народ происходит от благородной арийской расы, которая во всем превосходит другие народы. Он считал, что в немцах проявилось наивысшее выражение арийской чистоты. Этот пункт стал одним из основных положений "Майн Кампф". Для Гитлера расовое неравенство представлялось несомненным, данным Богом.

Кроме этого, существует много документальных фактов, подтверждающих безоговорочную веру фюрера в астрологию и другие формы мистицизма. Например, он долго и упорно занимался поисками Святого Грааля и других археологических артефактов, чья магическая сила могла бы якобы послужить его собственным целям.

Почему именно в СС возникло название "Вервольф", до сих пор остается тайной, и это дает повод для самых разнообразных гипотез. Вероятно, потому что оборотень днем выглядит обыкновенным человеком, таким как и все, а ночью превращается в смертельно опасного зверя.

Точно так же, во имя арийского превосходства и в честь Германии, которая "превыше всего", нормальные с виду люди облачались в форму с символами мертвой головы и рунических молний, становясь эсэсовцами.

После этого между ними стирались всякие различия – и те, и другие превращались в пособников дьявола.

...Белый зверь резко повернулся к Билли Хайду и щелкнул пастью. Билли слабо вскрикнул, упал и остался лежать в росистой траве, укрытый низко стелющейся туманной дымкой. Из пасти монстра закапала кровь.

Гарри Милфорд поднял винтовку и в чудовище ударила очередь. Гарри был подрывником и, в общем-то, другие рейнджеры снайпером его не считали, но с расстояния в десять футов промахнуться нельзя было при всем желании.

Струей свинца зверя отбросило назад и он упал. Гарри подскочил к нему, перехватил Ml за ствол обеими руками и занес приклад над его головой, чтобы размозжить ее и прикончить злобное существо.

Зверь перехватил винтовку в воздухе и вырвал ее из рук Гарри.

Гарри попятился и лицо его приобрело смертельно бледный оттенок.

Белый монстр угрожающе поднялся с земли, словно очередь в упор из автоматической винтовки не причинила ему никакого вреда.

Гарри судорожно задергал из кобуры пистолет.

Зверь размахнулся и ударил уродливой когтистой лапой его по лицу, вырвав левую щеку и глаз. Гарри с воплем схватился за обезображенное лицо и рухнул на спину.

Чудовище прыгнуло сверху, всадило обе лапы ему в грудь и одним движением разорвало грудную клетку. Предсмертный крик Гарри затих, когда зверь вогнал свою оскаленную пасть внутрь вскрытой грудины.

Когда монстр поднял голову, в его клыках еще билось человеческое сердце, заливая чудовищную пасть ручьями крови...

Это страшное воспоминание Эвану Харди навеяли мысли о том, что во время операции будут вскрывать его собственную грудную клетку.

Он понимал, что даже без кошмарных видений из прошлого ему вряд ли удалось бы быстро уснуть, все-таки обходное шунтирование коронарной артерии считалось серьезной операцией и допускало определенный процент летального исхода. Это когда после операции сердце просто останавливалось...

– А теперь перевернитесь на живот и покажите врачу свои беленькие ягодицы...

Харди с трудом поворочал во рту пересохшим языком.

– Мы ведь с вами еще не до такой степени знакомы, Целестина, – нашел он в себе силы пошутить слабым шепотом.

Круглолицая медсестра-негритянка выглядела примерно его ровесницей, значит, должна была в ближайшее время уйти на пенсию. Целестина пыталась поднять его настроение своими шуточками с самого начала, когда вчера вечером пришла к нему в палату, чтобы измерить давление крови.

Харди осторожно поджал под себя левую руку и медленно перевернулся на живот.

Боли в груди начались две недели назад. Он упорно старался не обращать на них внимания.

Но боль не уходила, а наоборот, усиливалась с каждым днем.

– Ох!

– Какая у вас нежная попка, мистер Харди, – захихикала Целестина.

Врач – судя по всему, анестезиолог, – наклонился над операционным столом.

– Мистер Харди, этот укол поможет вам расслабиться. Если вы захотите пописать, скажите медсестре. Только не пытайтесь встать, вам ввели целый коктейль, мышцы будут расслаблены и ноги просто могут вас не послушаться.

Эван ощутил, что рот наполняется липкой слюной, и лишь усмехнулся. Глупо будет умереть на операционном столе после всего того, что он испытал.

Он и Мактавиш. Единственные оставшиеся в живых...

– Знал я одного парня много лет назад, – Эвану почему-то хотелось петь. – Тогда он был самый настоящий подросток, а теперь почти что такой же старик, как и я. Отличный был парень... Мы оба были отличные парни...

– Все, мистер Харди, – раздался голос медсестры, – Можете переворачиваться на спину.

Он перевернулся, снова осторожно переложив левую руку.

Сейчас Целестина показалась ему более привлекательной, чем прежде.

– Не надо было пить коктейль на пустой желудок, – засмеялся он.

Негритянка погладила его лоб.

– Все будет хорошо, вот увидите.

– Я вам не рассказывал, как впервые напился? Единственный раз в жизни... Я и Мак... Короче, мы нашли в одном амбаре вино и здорово надрались. Мы просто не могли без этого уснуть, думали, что они еще гонятся за нами и...

Время исказилось. С одной стороны, он прекрасно осознавал, что происходит вокруг него, а с другой, как будто совершенно безразлично смотрел на себя издалека. И с чего вдруг этот Эван Харди начал болтать о Маке, об амбаре и вине?