Андрей Воронин - Могила тамплиера

– Ты это о чем? – удивился Быков.

Машину немилосердно тряхнуло, амортизаторы крякнули, под днищем раздался глухой удар. Гена лязгнул зубами, едва не прикусив язык.

– Вот об этом самом, – ответил Глеб. – У меня тоже машины долго не держатся.

– А я четвертый год на "Жигули" коплю, – с затаенной завистью к человеку, который может позволить себе менять машины, как носки, по мере их изнашивания, сообщил Быков. – На подержанные...

– Ну и как, получается?

– Да пока не очень.

– Ну, так и шел бы в бандиты – вон какой здоровый лось вымахал. Или, наоборот, в ментовку. Высшее образование у тебя есть, так что офицерское звание обеспечено. Чем плохо? А ты нашел себе занятие – археология...

– Да пошел ты со своей ментовкой знаешь куда? – огрызнулся Быков.

– Ну, так и не жалуйся. Просто занимайся своим делом и жди, когда, наконец, у нас в стране ученый начнет получать больше взяточника в погонах. Когда-нибудь это время обязательно наступит, надо только до него дожить.

– Ты сам-то в это веришь? – почти насмешливо поинтересовался Гена.

– Не знаю, – признался Глеб и затормозил. – Ну вот, кажется, приехали, – добавил он, подавшись вперед и из-под ветрового стекла вглядываясь в номер дома, на углу которого остановилась машина.

Они вышли в бархатистое тепло новорожденной летней ночи, и Быков сразу же закурил, хотя до подъезда, в котором жил Мигуля, было от силы метров пятьдесят, и выкурить сигарету за промежуток времени, необходимый, чтобы пройти это расстояние, не представлялось возможным.

– У одного моего приятеля, – сказал Быков, не столько заметив, сколько угадав в темноте удивленный взгляд Сиверова, – была привычка закуривать всякий раз, как он откуда-нибудь выходил. Неважно откуда – из дома, магазина, автобуса, электрички... Однажды он задумался о чем-то и закурил, выйдя из вагона метро. Его забрали в милицию и хорошенько там отметелили.

– И что? – спросил Глеб.

Быков пожал могучими плечами.

– Ничего. Курить он, во всяком случае, не бросил. Но, конечно, в метро больше не закуривает. И даже в подземных переходах.

Глеб подумал, уж не сам ли Гена был этим рассеянным знакомым; еще ему показалось, что он слышит эту историю уже не впервые, но он не стал ничего говорить. Быков был прирожденный мифотворец – баян, сказитель, акын. Чего, к примеру, стоила одна его выдумка с чашей Святого Грааля! Ведь дело тут было не в самой выдумке, а в том, когда, как, под каким соусом и, главное, кому она была преподнесена. Расскажи такое завсегдатаям пивной, они даже не удивятся – поцокают языками, покрутят нечесаными головами и сейчас же забудут: на свете чего только не случается! Поведай эту историю коллегам или хотя бы студентам-историкам – поднимут на смех; жена или любовница лишь рассеянно кивнет, думая в это время о чем-нибудь своем, женском. Но Гена Быков рассказал забавную байку, которую нашептал ему разбуженный алкоголем бес, не кому попало, а именно тому человеку, который не только принял ее за чистую монету (или хотя бы сделал вид, что принял), но и ухитрился в мгновение ока разнести ее по всему свету, превратив почти что в факт. Несмотря ни на что, на свете до сих пор полным-полно людей, которые верят каждому слову, если оно типографским способом нанесено на газетную бумагу, так что теперь, благодаря Гене и его собутыльнику Лехе Дубову, все эти люди уверены, что чаша Святого Грааля со дня на день будет извлечена из тайника, где пролежала долгие столетия. Смешно, конечно, особенно если не принимать во внимание, что благодаря двум поименованным выше умникам был украден драгоценный энклапион, доктор исторических наук Осмоловский приземлился на больничной койке, а некий Аристарх Мигуля проведет ближайшие шесть-восемь лет в колонии строгого режима...

– Здесь, – сказал Глеб, разглядев на приколоченной над дверью подъезда жестяной табличке полустертую надпись.

Быков молча кивнул. В свете горевшего над подъездом фонаря было видно, что зубы у него стиснуты, а волосатая нижняя челюсть упрямо выпячена, как будто аспирант готовился совершить первый в своей жизни прыжок с парашютом или какой-то другой не менее рискованный поступок – к примеру, пойти в ЗАГС. Голубовато-зеленый свет ртутного фонаря придавал его загорелой коже свинцовый трупный оттенок, и даже сквозь грубую ткань джинсовой куртки было видно, как вздуваются и опадают его могучие бицепсы – Гена как мог боролся с нервным возбуждением.

– Завтра надо будет наведаться к твоему приятелю Дубову, – сказал Глеб, берясь за перепачканную засохшей краской дверную ручку.

– Зачем это? – спросил Быков.

– Просто на всякий случай. Нельзя оставлять в тылу непроясненные вопросы, – назидательно сообщил Глеб, радуясь тому, что сумел-таки отвлечь своего спутника от мрачных переживаний. – А вдруг его роль в этой истории куда более значительная и менее невинная, чем нам с тобой кажется?

– Ты хочешь сказать, что он наводчик? – уточнил археолог.

– Наводчик, идейный вдохновитель, заказчик – все что угодно. Возможен любой вариант. Человек – куда более сложная система, чем принято считать. Я, например, не исключаю, что все это – твоих рук дело. Может, у тебя есть основания считать – неважно, какие и насколько веские, – что этот энклапион действительно имеет отношение к разгадке тайны Святого Грааля. Может, ты маньяк, откуда я знаю? А может, обыкновенный клептоман. В любом из этих двух случаев вся история с газетной шумихой и спившимся гуманоидом-домушником – отлично продуманный отвлекающий маневр...

Как и ожидал Глеб, Быков немедленно взбеленился, временно забыв о своих неприятностях перед лицом явно беспочвенных, но вполне обоснованных подозрений в свой адрес.

– Да пошел ты знаешь куда?! – с огромным возмущением произнес он сквозь стиснутые зубы. – Рыцарь революции... Чистые руки, горячее сердце... Безмозглая голова! Ты что мне шьешь?

– Кражу со взломом, – хладнокровно ответил Сиверов. – И не шью пока, а просто информирую, что кое у кого может возникнуть такое мнение по поводу твоей персоны.

– Сука этот Дубов, – с горечью заявил Гена. – Все-таки морду я ему набью. Вот, кстати, характерная деталь: после всей этой истории он на раскопе так ни разу и не появился. А до того приходил каждое божье утро, как на работу, и торчал дотемна... или до тех пор, пока я его оттуда не уводил.

Глеб улыбнулся, отдавая должное здоровым инстинктам Гены Быкова, который в критической ситуации явно безотчетно, даже не успев ни о чем толком подумать, попытался перевести стрелки с себя на своего собутыльника.

– Это интересно, – сказал Сиверов, с усилием открывая оснащенную довольно тугой пружиной дверь подъезда. Его всегда забавляло наличие таких мощных, прямо-таки фундаментальных пружин надверях, которые можно было разнести вдребезги хорошим пинком. – Вот я и говорю: завтра надо будет к нему наведаться. А твой гуманоид, он же сапиенс, нам сейчас расскажет, стоит ли ожидать хоть какого-то толка от этого свидания. А может, – продолжал он, поднимаясь по замусоренной, с выщербленными пологими ступенями лестнице, – мы сейчас войдем, а он сидит там, у себя, и через старенькую лупу изучает энклапион.