Олег Вихлянцев - Стукач

– И на старуху, как говорится, бывает непруха…

– Проруха, – поправил Багаев. – Э-эх! Не профессионально все это, Игорь Иванович. Ну что вам стоило позвонить заранее, посоветоваться? Я ведь, вы знаете, зла никому еще в этой жизни не желал и не делал. С доброй бы душой организовали любую операцию.

– Да не было никакой операции! – в сердцах воскликнул Бизон. – Не знаю я ничего ни о каких деньгах!

– Ну-ну-ну, – успокаивающе заговорил генерал. – Что было, то было. Не дело это – оправдываться. К тому же ошибки со всеми случаются. Значит, говорите, вытащить его нужно? Дело, по правде говоря, сложное. Мы ведь не имеем права вмешиваться в республиканские расследования без особого распоряжения министра…

– Иван Иванович, не умаляйте своих возможностей, – уже просительным тоном заговорил Бизон. – Вы можете все. Если захотите, конечно.

– Одно могу сказать: я подумаю. Крепко подумаю, что тут можно предпринять. Как вы там про песенку вспоминали?.. Но – ничего не обещаю.

На том и распрощались. Бизону оставалось лишь молиться, чтобы Багаев приложил к делу освобождения Монахова все силы.

Дела с бриллиантами Краманского-Горлова пришлось временно отложить.

Лев Исаакович был крайне недоволен тем, что Бизон предложил ему подождать с переправкой камней. Он заподозрил в этом некий подвох. Но Серегин, как мог, успокоил его и заверил, что спустя максимум две недели все будет выполнено в лучшем виде.

– Стоять! – жестко скомандовал конвоир, останавливая Монахова перед дверью камеры, обитой железом и имеющей зарешеченный глазок размерами десять на десять сантиметров. – К стене!

Лязгнул замок; после чего Иннокентия Всеволодовича втолкнули внутрь. В нос ударил резкий запах параши, грязного человеческого тела и махорки. Рассчитанная на шесть человек, камера вместила не менее двадцати задержанных. Казалось, все спали. Но с появлением здесь нового обитателя люди зашевелились. Кто-то матюгнулся, кто-то перевернулся с боку на бок.

– Свежак! – донеслось из дальнего угла.

Монахов оставался стоять у двери. По всем правилам сейчас должна была состояться «прописка».

С верхнего яруса нар спрыгнул тощий мужичок, на котором были надеты лишь синие спортивные бриджи и кроссовки из кожзаменителя. Прямым ходом он направился к Иннокентию Всеволодовичу.

– Ка-а-акие мы ва-а-ажные! – начал он выписывать круги перед Монаховым, то и дело норовя пощупать его то за лацкан дорогого шелкового пиджака, то за пуговицу. – Богатенький дядя, да?

В ответ Монахов пока что молчал. Не было повода вот так с ходу затевать ссору. К тому же он знал наверняка – если в камере есть хоть один из воров, живущих по понятиям, ничего страшного ему не грозит.

– Покажь карман, фраерок! – с вызовом бросил ему тощий. И правда – потянул руки к карману брюк.

– Не суй грабки [94], пока локши [95]не протянул! – хрипло и насколько мог грозно ответил ему Монахов.

– Тю-тю-тю! Ты где суровости набрался? – деланно удивился тот.

Теперь уже в камере никто не спал. Все с нескрываемым интересом ожидали, что будет дальше. Действительно интересный тип подселился к ним в хату. Одет с иголочки, правда, физиономия разбита и клифт [96]запачкан. Наверняка непростой гусь. Такого и распотрошить не грех.

– Тебе привет, корешок, от Прасковьи Федоровны! – весело сообщил тощий.

Прасковьей Федоровной на лагерном жаргоне называли отхожее место, парашу. Иннокентий Всеволодович знал, как ответить на эту фразу.

– Я с детства ссу стоя, а cру сидя, – с легкой ухмылкой произнес он.

– О-о! – теперь уже всерьез удивился тощий. – Да мы образованные! Тогда что кушать будешь? Мыло со стола или хлеб с параши?

Правильный ответ в данном случае отрицает любой выбор.

– Ты, чучело! – Терпению Монахова пришел конец. – Стол – не мыльница, параша – не хлебница. Пошел в… – Он жестко толкнул в грудь тощего и решительно шагнул в глубь камеры. Тощий, не ожидая такого поворота, повалился на пол, но тут же вскочил и бросился на новичка.

– Куда послал?!.

Но Монахов и здесь был прав. Он не мог никого послать лишь на хрен, следуя тому же воровскому закону.

Властный голос с дальних нар остановил тощего:

– Угомонись, Прыщ! Как гостя встречаешь? Подойди сюда, земеля. – Это уже относилось к Иннокентию Всеволодовичу, и он пошел к позвавшему его.

Расслабляться не стоило. Экзамен продолжался. Монахов же внутренне приободрился. Судя по всему, он попал в так называемую «черную» камеру, где имели силу блатные понятия. В «красной» же, где власть держат фраера (вымогатели, бандиты и'убийцы), вся процедура «прописки» была бы сведена к зверскому избиению.

На нарах сидел человек преклонных лет, голый по пояс. Торс его сплошь покрывали татуировки, большинство из которых были знакомы. На плече был выколот паук-крестоносец. Значит, владелец ее был наркоманом. Грудь украшало изображение зека в полосатой робе с пером в руке, склонившегося перед листом бумаги. У зарешеченного окна горела свеча. А ниже подпись: «Пусть превратится в страшный сон все то, что мною прожито». Перед Монаховым сидел вор-рецидивист. К гадалке не ходи – пахан хаты.

– Твое место. – Он пинком согнал кого-то с соседних нар, освободив Монахову лежак. – Всем спать! – скомандозал сокамерникам, после чего в «хате» воцарилась тишина до самого утра.

Иннокентий Всеволодович обратил внимание на то, что так скоро прекратилась его проверка на вшивость. Обычно новичков встречают иначе.

…Во сне грезились кошмары. То и дело он вскрикивал, хрипло дышал и ворочался с боку на бок, мешая отдыхать другим. Свои нары в камере имел лишь пахан. А теперь вот рядом с ним Монахов. Остальные спали по очереди. И никто не смел потревожить вновь прибывшего. Беспредела здесь пока еще не знали.

Часов в девять утра дверь камеры отворилась и выводной выкрикнул:

– Монахов! На выход с вещами!..

Его вновь привели в кабинет подполковника Бурханова. Тот сидел за своим рабочим столом и пил ароматный зеленый чай. Увидев Монахова, мило заулыбался, но потом округлил глаза:

– Иннокентий Всеволодович! Что с вами? Вас кто-то бил в камере?

– Нет, все в порядке, – зло усмехнулся тот. – С верхних нар упал. Ушибся немного.

– Какая жалость! – всплеснул подполковник руками. – А я вас обрадую. Ошибка с вами вышла. Недоразумение, понимаете ли…. Вот, отпускаем вас…

Понятно. Сработал Багаев. Значит, все это было под его контролем? И задержание, и полет из окна второго этажа в наручниках, и камера… Хорошо, хоть не забыл освободить…

Извинений от Бурханова Иннокентий Всеволодович и не ждал. Получил корешок подписанного пропуска и поспешил к выходу.