Анна Литвинова - Трансфер на небо

– Кондаков?

– Ну да.

– А в каких она, кстати, отношениях состояла с Кондаковым?

– Раньше – в близких, – усмехнулся Нычкин.

– А сейчас?

– А сейчас – не знаю, – скривился футболист. – Сами у нее спросите.

– Итак, вы состояли со Снежаной в интимной связи, – уточнил Опер. – Это длилось в течение трех или четырех последних месяцев. При этом ранее с ней в интимных отношениях состоял Кондаков. Я правильно вас понял?

– Правильно, правильно, – усмехнулся Нычкин. – Оба мы с ней состояли.

– Чем занимается ваша общая с Кондаковым подруга?

– Она вешалка , – с оттенком презрения проговорил Нычкин.

– Вешалка?

– Ну да. Типа модель. По подиумам шляется, одежду показывает. Ну и для журналов снимается иногда.

– Понятно, – протянул Опер и вдруг нанес неожиданный удар: – У вас с убитым были неприязненные отношения?

– С чего вы взяли? – ощетинился Нычкин.

– В газетах пишут, – улыбнулся Малюта, но лицо его оставалось серьезным, а глаза-буравчики ощупывали лицо центрового. – Это соответствует действительности?

– У нас с убитым были обычные отношения, – с нажимом проговорил Нычкин. – Мы с ним играли в одной Команде. Иногда.

Оперу, кажется, удалось достичь своей цели: он отчасти вывел Нычкина из равновесия.

– Как часто вы встречались со Снежаной? За время вашего знакомства? – тут же сменил тему Малюта.

– Раза три. Или четыре, – пожал плечами Нычкин. – У меня разъезды. Как я в Москве бывал, так мы с ней и встречались.

– А Кондаков с ней на протяжении этого периода времени виделся?

– Откуда я знаю?! – почти выкрикнул футболист. Он всерьез разозлился. – Кондаков, если хотите знать, женат!

– Я знаю, – спокойно парировал Опер. – Каким образом Кондаков оказался сегодня в вашей постели? Вы там втроем со Снежаной баловались?

Нычкин выругался и в сердцах ударил кулаком по подлокотнику кожаного кресла.

– Я не педик, чтоб втроем кувыркаться! – злобно проговорил он.

– Тогда как дело было?.. Давайте без матерщины. Рассказывайте, гражданин Нычкин. У нас мало времени.

– Объясняю. Первый и последний раз, – сквозь зубы процедил футболист. – Весь вечер я провел со Снежаной. В своем номере. Затем она заснула. Мне не спалось. Я вышел из номера. Пошел сюда, то есть в комнату отдыха. Сел в кресло. Вот в это самое, где сейчас сижу. Стал смотреть телевизор. И закемарил. Прямо в кресле… Ну а проснулся от воплей Снежаны. Показалось, что кричат из моей комнаты. Я побежал к ней. Увидел ее на пороге комнаты. И еще увидел, что в моей кровати лежит этот… Труп… То есть Кондаков. И все! Больше я ничего не знаю!

– Вы ночью какую программу смотрели по телевизору? – вдруг мягко поинтересовался Опер.

– Никакую! – выкрикнул Нычкин. – Все подряд. Щелкал с канала на канал.

– Когда вас разбудил крик Снежаны, – осторожно, словно сеть затягивал, спросил Опер, – в тот момент телевизор работал?

Нычкин словно споткнулся на всем бегу от подката, попавшего в кость. Секунду ничего не отвечал, только беззвучно шевелил губами. Было странно, что его привел в замешательство такой простой вопрос.

– Телевизор? Не работал… – произнес он неуверенно.

– Хорошо, – плотоядно потер руки Опер. – А скажите, этот предмет вам знаком? – и он выложил на журнальный столик карельской березы давешний швейцарский офицерский нож в полиэтиленовом пакете – нож, которым был убит Кондаков. Нож, еще хранящий следы его крови.

Нычкин внезапно побледнел и дернулся, как от удара.

– Не может быть… – тихо, одними губами проговорил-прошелестел он.

Жарища здесь, в Испании, царила невыносимая. Да еще Старшой взялся их гонять по два раза в день. Утром тренировка, вечером тренировка. А каждые три дня – официальная игра. Молодые еще держались, рвались в бой. А старички совсем спеклись, еле ползали.

Вот и сейчас: утренняя тренировка кончилась, когда солнце уже полыхало вовсю. Ближе к полудню оно становилось совсем нестерпимым. Парни-сборники обычно в это время забивались по своим кондиционированным номерам – музыку слушали, читали, дрыхли. Даже на пляж не выползали – ждали вечерней прохлады.

Он вернулся с поля в свой номер, сунул тренировочную форму в мешок из прачечной – пусть стирают. Залез в душ. Тщательно смыл с себя семь потов утренней тренировки. Потом сбрызнулся дезодорантом, затем одеколоном.

Вышел из ванной. Соседа по номеру не было.

Он, напевая, нацепил на себя цивильные футболку, шорты, бейсболку, темные очки. Слава богу, здесь, на базе, они живут не как в тюрьме (а еще совсем недавно, при прошлом тренере, тут царили прямо-таки концлагерные строгости). Но теперь можно выходить с территории когда вздумается и идти куда хочешь, если силы, конечно, после тренировок оставались. Жены, а также подружки тоже неподалеку устроились. Всегда можно навестить. Словом, живи полной жизнью, насколько сможешь. Главное, на тренировки и собрания не опаздывай. И к отбою вовремя появляйся. Ну и, конечно, выпивка не приветствуется. Хотя стакан вина или бутылку пива после игры выпить можно – с горя.

А с радости пить у Команды пока повода не было.

Он вышел из ворот базы и пошел по улице, стараясь держаться тенька. Впрочем, здесь, на юге, особенно ближе к полудню, когда солнце шпарит прямо из зенита, тени практически не было – так, узенькая полоска. Солнце, синее небо, белые стены домов – все слепило глаза. На улице ни единого человека. Ленивые горожане предпочитают отсиживаться в кондиционированной прохладе офисов и кафе. В крайнем случае, расслабляются на пляже, рядом со свежим дыханием океана. А они, Команда? Как жеребцы подневольные. Гоняет их тренер по солнцепеку да по жаре…

Слава богу, до гостиницы было идти совсем недалеко – всего три квартала. Не первый раз за границей – знал, куда ее поселить.

Он вошел в гостиничный холл и сразу попал в блаженную прохладу. После яркости дня глаза не сразу привыкли к полусумраку помещения. Он сдернул с лица солнцезащитные очки.

– Буэнос диас, сеньор, – с почтением приветствовал его портье. Он уже знал его в лицо.

– У себя? – спросил он по-испански.

– Да-да, – подобострастно закивал портье. Странно, но сегодня лицо портье выражало к нему почему-то еще большее уважение, чем обычно, хотя, видит бог, он не давал к этому решительно никаких оснований.

Он поднялся по лестнице на второй этаж. Сейчас бы рухнуть на прохладные простыни и забыться. И пусть она сама ласкает его. Он толкнул дверь номера – почему-то не заперто.

– Что это за хрень? – вырвалось у него.

В гостиной номера люкс на пуфике за журнальным столиком сидел мужик. Большой, волосатый, с золотым перстнем. На столике перед ним стоял запотелый стакан колы со льдом. А она, его женщина, стояла у окна и испуганно смотрела на то, как он входит. В ее руках тоже был запотелый стакан. «А они тут неплохо устроились», – мелькнула злая непрошеная мысль.