Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Можно, товарищ начальник? – сипло осведомляется на всякий случаи Сизых.

– Ну что за вопрос. Заходите. Садитесь. Снимайте пальто, – радушно отвечаю я, искренне обрадованный его приходом.

– А! Мы привыкшие и в пальто, – машет рукой Сизых, – всюду не наснимаешься.

Он садится возле стола, приглаживает заскорузлой, темной ладонью волосы и сообщает насквозь простуженным баском:

– Значит такое дело. Кран, значит, вчерась починили. Пока – тьфу, тьфу! – работает, зараза. И раствор, представь себе, сегодня с утра, слава тебе господи, привезли. Так что, значит, помаленьку сегодня всешь-таки работаем.

– Поздравляю, – нетерпеливо откликаюсь я на это сообщение. – Но что из этого следует?

– Следует? А ничего не следует, – хрипит в ответ Сизых. – Завтра, не ровен час, кран опять поломается, раствор, значит, не привезут, и опять стоп кобыла. Беги, Григорий Трофимович, кричи и ругайся. Вот чего из этого следует. Ты думаешь, я глотку что, простудил? Я ее сорвал… И где я ее сорвал, думаешь, с ребятами своими? С начальством я ее сорвал. Ведь ты гляди, что получается…

Он зажимает шапку между колен и растопыривает левую руку, собираясь, видимо, правой загибать на ней пальцы, пересчитывая свои беды и трудности. При этом лицо его принимает скорбное выражение, и морщины, вначале собранные возле рта и вокруг глаз, укрупняются и пролегают уже по красным, задубленным щекам.

– Ладно, – говорю я. – Верю. Но вы же ко мне, надеюсь, не жаловаться пришли? Все равно помочь я вам не смогу. Свободного крана у меня нет. И раствора тоже.

– Точно, – сокрушенно кивает Сизых. – Помочь вы не можете. Вот посадить вы меня можете, когда я липовые процентовки выводить буду.

– Вот и не выводите.

– А что делать? Ты сообрази… – мой собеседник начинает не на шутку распаляться. – Ты им попробуй не выведи зарплату. Да они завтра же разбегутся. И правильно сделают. Они, что ли, виноваты, что кран стоит, что раствора нет? А люди, дорогой товарищ, всюду у нас нужны. Тем более строители. Так что, я один буду тот гараж строить, будь он неладен?! Да по мне пропади он пропадом. Людей только жалко, ей-богу. Сколько они его ждут. А то бы…

Я уже не рад, что ввязался в этот разговор. Сизых так «завелся», что теперь не скоро остановится. Поэтому я принимаю решительные меры.

– Вот что, – сухо и деловито говорю я. – Вы извините, но мне пора. У вас какое дело ко мне?

И даже поднимаюсь со стула.

– Погоди, погоди, – спохватывается Сизых и тоже вскакивает. – Я же зачем пришел? Значит, начали мы сегодня работать-то, кран пошел, раствор; ребята, значит, забегали. Ну, и вот чего нашли. Гляди-ко.

Он торопливо расстегивает пальто и из внутреннего его кармана извлекает продолговатую глянцево-черную сумочку с крупным желтым замком посередине.

В первую секунду я даже не верю своим глазам и машинально переспрашиваю:

– Где, говорите, нашли?

– Да засунули ее, понимаешь, между кирпичами. Ну, где кладка-то у нас началась. Слева. Плиты там еще уложить успели. Представляешь? А угол, значит, из кирпича вывели, и еще кирпич… как бы сказать… там лежит…

Пока Сизых путается в словах, я забираю у него сумочку и дергаю замок. Сумочка не просто открывается, а разваливается гармошкой, и первое, что я вижу, это паспорт. Паспорт! Я достаю его, раскрываю, и на меня смотрит юное лицо, милое, улыбчивое, живое, очень знакомое лицо. Итак, это, оказывается, Топилина Вера Игнатьевна, тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, жительница Москвы, незамужняя, работает… Ох, нет! И не жительница она уже, и нигде она уже больше не работает… Тем не менее, паспорт сообщает мне домашний адрес Веры и место ее последней работы, в одном из министерств.

– Поехали, – говорю я Седых, захлопывая сумочку. – Быстро поехали, покажите, где нашли.

Я бегом спускаюсь вниз по лестнице. За спиной гремит сапогами Сизых.

К счастью, дежурная машина на месте.

– Меня только туда, – успокаиваю я дежурного. – Ждать не надо. Через двадцать минут будет обратно.

Дежурный машет рукой: поезжай, мол.

По дороге я спрашиваю Сизых:

– Вы эту сумочку сами нашли?

– Не. Ребята принесли.

– Кто именно?

– Именно?.. – он мучительно скребет под шапкой затылок. – Именно Федька Чуев… а может, Серега. Да вот сейчас приедем и спросим.

Машина наша вскоре тормозит у распахнутых ворот стройплощадки, и колеса слегка заносит в грязном снежном месиве.

Мы направляемся к котловану, откуда, как и вчера, торчит ажурная стрела крана, правда, занявшая уже новое положение.

На полпути Сизых неожиданно останавливается, пристально смотрит на высокий земляной отвал и только по одному ему известному признаку определяет:

– Ребят там уже нет, – он кивает в сторону котлована. – Пошли в вагончик. Выходит, значит, обед у них. Ну, и раствора, конечно, больше не везут, – он вздыхает. – Звонить надо.

Мы поворачиваем и бредем назад, к воротам, скользя в жидкой грязи и стараясь обходить наиболее глубокие лужи.

Действительно, в вагончике набилось человек пять парней в ватных брюках и телогрейках. Один, устроившись в углу, читает какую-то рассыпающуюся книжонку, остальные за шатким фанерным столом стучат костяшками домино. Тут же стоят вспоротые консервные банки, белые кефирные бутылки, на куске газеты лежат остатки хлеба и колбасная кожура.

– Привет начальству, – говорит один из играющих, не отрывая взгляда от костяшек на столе.

– Федор, – строго окликает его Сизых, – ты эту штуковину нашел, сумку то есть?

– Черненькую-то? Мы с Серегой.

Парень продолжает играть и отвечает небрежно, через плечо.

– Где именно? Выдь, покажи товарищу.

Что-то в интонации бригадира, видимо, настораживает парней. Они прерывают игру и оборачиваются в мою сторону, с любопытством меня разглядывая. Парень, читающий в углу, тоже отрывает глаза от книги.

Во взгляде Федора я кроме любопытства улавливаю еще и некоторую опаску и неприязнь. Он недовольно хмурится.

– Обед у нас…

– Я пойду! – торопливо восклицает паренек, читавший книжку, и вскакивает с табуретки.

Сизых поясняет мне:

– Это он и есть, Серега, значит, – и оборачивается к Федору. – А ты форменный дурень, никакой в тебе сознательности нет. Целый день вот так бы и стучал.

– И еще б бутылка, – с насмешливой мечтательностью говорит Федор.

– Утонешь скоро в бутылке.

– И вытрезвитель нынче подорожал, – язвительно добавляет кто-то. – Одни неприятности от него.

– А уж Катька твоя точно уйдет, – говорит Серега и хлопает Федора по плечу, – прошлый раз еще грозила, когда за зарплатой пришла, помнишь?

– Предложу вакансию, – подхватывает другой парень. – Такой бабе пропадать никак нельзя.

Видно, Федька пользуется дурной репутацией, и дружков у него тут нет.