Елена Михалкова - Ваш ход, миссис Норидж

Мимо пробежал мальчик лет пяти с игрушечной лошадкой, по пятам за которым следовала дородная нянька. Миллисент проводила его нежным взглядом.

– Как вы познакомились?

– В церкви. Я уронила молитвенник…

Миллисент прикусила губу, пытаясь удержаться от смеха. Она продолжила бы рассказ, но их догнал Гэвин. В манере, которая показалась миссис Норидж несколько развязной, он сообщил, что в провинции не умеют шить. То ли дело Париж!

– Вы бывали в Париже, мистер Фейн? – осведомилась миссис Норидж.

– Не был, но непременно буду! Я отвезу туда Миллисент. Что она видела в своей жизни, бедняжка! Вам, женщинам, мир открывают мужчины… Так всегда было, есть и будет.

Миссис Норидж оставила эту сентенцию без внимания. Нельзя задеть самолюбие мужа, не задевая самолюбие влюбленной в него женщины, а обижать новоиспеченную миссис Фейн ей не хотелось.

– Где вы венчались, Миллисент?

– В церкви святого Варфоломея. Там же, где встретились! Как это символично! А ваши взгляды на брак не изменились за прошедшее время? Помню, отец называл их революционными.

– Революционными? О, вовсе нет. Я всего лишь убеждена, что брак нельзя заключать на всю жизнь. Если все хорошо, его нужно продлевать. Раз в четыре года или, допустим, в пять.

Гэвин Фейн уставился на нее, широко раскрыв глаза.

– Миссис Норидж, что вы такое говорите!

Гувернантка слегка пожала плечами.

– Разумеется, процедура должна быть упрощенной по сравнению со свадебной. Что-нибудь лаконичное перед лицом священника.

– Но тогда половина семейных пар развалится!

– Напротив, – возразила миссис Норидж, – это отличное средство для укрепления брака. Большинству супругов очень полезно время от времени вспоминать о том, что через пять лет на вопрос священника его законная половина может ответить «нет».

– Ну, нам-то это не грозит. – Миллисент смеющимися глазами взглянула на супруга, однако тот с недовольным видом отошел в сторону. – Где вы сейчас живете, миссис Норидж? Я хотела бы навестить вас!

Гэвин уже топтался на месте от нетерпения и всячески давал понять, что эти вопросы двум женщинам следовало выяснить раньше, чтобы не заставлять его ждать.

– На Бэрри-роуд. Буду очень рада видеть вас… и вашего супруга.

– Да-да, благодарю, – рассеянно отозвался Гэвин. – Ну же, Мэл, довольно копаться!

«Дурно воспитан и, кажется, неумен, – подумала миссис Норидж, глядя вслед влюбленной паре. – Надеюсь, Миллисент удастся сгладить его характер».

Прошло несколько дней. Миллисент не появлялась, и гувернантка решила, что она уедет, не попрощавшись. «Счастье эгоистично. Странно было бы ждать от молодой влюбленной женщины, что она выкроит время на старое знакомство».

В воскресенье миссис Норидж заметила в церкви счастливую пару, но подходить не стала, лишь приветливо кивнула издалека. Ей показалось, что Миллисент бледна и чем-то озабочена.

Ночью ее разбудил настойчивый стук.

Миссис Норидж обладала счастливым даром: она засыпала, едва ее голова касалась подушки, и сон ее был крепок и спокоен. Можно было ручаться, что если она проснулась от звука, значит, стучат давно.

Накинув шаль, гувернантка спустилась по узкой лестнице и, распахнув дверь, увидела перед собой Миллисент Фейн.

Но в каком виде!

Туфли, слишком легкие для осенней погоды, были забрызганы грязью, как и подол юбки. Шелковая блуза испачкана липкой серой пылью, происхождение которой миссис Норидж не смогла угадать. Шляпки на Миллисент не было, ее волосы закрывал капюшон, и когда она сняла его, каштановые волосы в беспорядке рассыпались по лицу.

– Я шла пешком, – задыхаясь, сказала она, отвечая на невысказанный вопрос миссис Норидж.

– Входите же быстрее.

Миссис Норидж взяла молодую женщину за руку; та горела, как в огне, ее трясло. Гувернантка провела бывшую воспитанницу за собой на кухню, усадила, нацедила бренди.

– Выпейте. Миллисент, он избил вас? Миллисент!

Та очнулась от забытья и вскинула голову.

– Что? Нет-нет, я цела. Миссис Норидж, вы должны пойти со мной. Прошу вас. Умоляю! Мне некому больше довериться!

– Что случилось?

Гостья смотрела на гувернантку, ни слова не говоря.

Миссис Норидж решила, что расспросы отложит на потом. Спустя пять минут она вернулась, полностью готовая к выходу.

– Подождите, вы не можете показаться на улице в таком виде, даже ночью. – Гувернантка ловко собрала волосы Миллисент шпильками. – Мы пойдем пешком, или вы хотите, чтобы я взяла кэб?

– Я не знаю… не знаю… Бог мой, как ужасно быть женщиной! – вдруг вырвалось у Миллисент. – Я не могу ничего сообразить, у меня нет ни единой мысли в голове…

– Моя дорогая, поверьте, мужчины оказываются в таком же положении сплошь и рядом, – заверила миссис Норидж. – А многие из них пребывают в этом состоянии постоянно. Пойдемте… Подержите мою сумку, пока я закрываю дверь. А вон и кэб! Полагаю, не случится ничего страшного, если мы доберемся до места в экипаже. Не уверена, что вы одолеете обратный путь. – Миссис Норидж махнула кэбмену. – Тамберсон-стрит, пожалуйста, первый дом.

Ночь окутала Эксберри, но город не спал. В этом отличие городов от деревень: здесь жизнь затихает лишь к раннему утру, когда фермер уже готовится вставать, чтобы выгонять скот. Миссис Норидж видела то тут, то там теплые желтые огоньки окон.

– Мистер и миссис Чаплидж встретят нас? – спросила она, обернувшись к Миллисент.

– Они уехали. Матушка тети Филлис при смерти… об этом известили нынче утром. Они сразу же собрались и отправились к ней. Она гостила у своей сестры в Ипсвиче, когда ей стало плохо.

– Значит, дома только ваш муж и слуги?

– Гэвин отпустил всех слуг, – странным тоном проговорила Миллисент. – Сказал, что хочет сделать им приятное в воскресный день. Они вернутся к завтрашнему утру.

Кэб остановился возле дома с узкими стрельчатыми окнами, чей облик напоминал более церковь, чем жилое строение. Миссис Норидж подала руку Миллисент и с удовлетворением отметила, что ее больше не бьет дрожь.

Они вошли в дом. Вокруг стояла тишина.

– Может быть, теперь вы расскажете мне, в чем дело? – спокойно спросила миссис Норидж.

– Да, – ответила Миллисент с удивившей гувернантку твердостью. – Но сначала покажу. Пойдемте за мной.

Вместо того чтобы пройти в комнаты, Миллисент спустилась в подвал, миновала кухню и остановилась возле низкой, в половину человеческого роста, двери. На сундуке возле нее стояла керосиновая лампа. Миллисент зажгла ее и сняла ключ, висевший на гвозде.

– Пригнитесь, миссис Норидж. И осторожнее, там очень пыльно.

Вниз вела каменная лестница, неожиданно широкая; по обеим сторонам миссис Норидж разглядела проржавевшие скобы для факелов. Спускаясь за Миллисент, гувернантка поняла, откуда взялась липкая пыль на блузке ее бывшей подопечной. Вокруг свисали длинные нити, словно сотни пауков ткали их день деньской, а затем бросали работу.