Роберт Гулик - Монастырь с привидениями

С довольной улыбкой помощник произнес:

— Я как раз шел к вам, господин! Вам больше не придется искать Мо Модэ. Я его поймал!

Он повел судью в следующий коридор. Мужчина крепкого телосложения, одетый в монашеское одеяние, лежал на полу без сознания. Его руки и ноги были прочно связаны. Судья Ди пригнулся и приблизил фонарь к лицу лежавшего. Это был тот самый высокий мрачный человек, которого судья видел в кладовой вместе с другим монахом, когда справлялся о Мо Модэ.

— Где ты его обнаружил? — спросил он, выпрямляясь.

— Вскоре после того, как вы поднялись в библиотеку к наставнику Суню, я увидел, как этот тип крадется наверх. Я двинулся за ним следом, но он чувствовал себя здесь как дома. Ушло немало времени, прежде чем мне удалось приблизиться к нему и набросить петлю из тонкой бечевы на шею. Я затягивал ее, пока он не лишился чувств, а потом как следует его связал.

— А теперь развяжи его! — криво усмехнулся судья Ди. — Он ни в чем не виноват. Я был совершенно несправедлив к нему. Его настоящее имя — Лю, и вместе с сестрой они входили в шайку бродяг. Но иногда он действовал на свой страх и риск, выдавая себя за бродячего даосского монаха или за актера. Возможно, он отпетый негодяй, но сюда пришел по вполне объяснимой причине — отомстить убийце своей сестры. Когда освободишь его, приходи ко мне на площадку; я пойду посижу там, мне надо отдохнуть. Я устал.

Он развернулся и побрел обратно к лестничной площадке, оставив Дао Ганя в полном недоумении. Там он плюхнулся без сил на деревянную скамью и прислонился головой к стене.

Когда Дао Гань подошел к нему, судья жестом пригласил помощника сесть рядом. Там в полумраке он поведал Дао Ганю, как ему удалось обнаружить потайную комнату, и сообщил о своей беседе с Сунь Мином.

В заключение он сказал:

— Я не корю себя за то, что не сразу понял свою ошибку, когда принял круглую седовласую голову Суня за воинский серебристый шлем. У меня не было никаких оснований подозревать человека с такой репутацией в какой-либо причастности к гнусным преступлениям. Но у меня сразу должны были возникнуть некоторые подозрения после того, как Истинная Мудрость признал свою вину и тем самым подтвердил, что в этом монастыре с женщинами поступали неладно.

Дао Гань казался озадаченным. Через некоторое время он спросил:

— А почему у вас должны были возникнуть подозрения по поводу наставника Суня, господин?

— Потому что я сразу должен был понять, Дао Гань, что человек с умом и жизненным опытом Суня не мог не заметить, что здесь творится что-то сомнительное. Мои подозрения должны были еще более усилиться в ходе моей беседы с ним сразу после смерти Истинной Мудрости. Сунь сказал мне, что он в основном проводит время в своей библиотеке и держится в стороне от всего, что происходит в монастыре. Мне следовало вспомнить о словах Истинной Мудрости при нашей первой встрече, что Сунь, напротив, проявляет к монастырским делам живой интерес. И я сразу должен был догадаться, что Сунь причастен к этим убийствам, что настоятель хотел выдать его как соучастника и что именно поэтому Сунь и столкнул его с лестничной площадки. И когда после этого мы пили чай с Цзун Ли в храмовом зале, у меня закралось слабое подозрение, что что-то тут не так, но я никак не мог сообразить, что именно. Потребовалось увидеть разбитое блюдце, чтобы факты в моей голове встали на свои места.

Судья тяжело вздохнул и потряс головой. Потом зевнул и заговорил снова:

— Даосизм глубоко проникает в тайны жизни и смерти, но его темные идеи могут вызвать к жизни и нечеловеческую гордыню, которая превращает человека в отпетого негодяя. А глубокие философские положения о гармонии мужского и женского начал могут быть на практике низведены до непристойных ритуалов с участием женщин. Вопрос в том, Дао Гань, стоит ли нам постигать тайну жизни и сделает ли нас это знание счастливее. В даосизме есть много возвышенных истин, он призывает воздавать добром и за добро, и за зло. Но идея о воздаянии добром за зло принадлежит к лучшему времени, чем то, в котором мы живем, Дао Гань. Ныне это мечта о будущем, прекрасная мечта, но, увы, только мечта! Я предпочитаю придерживаться практических наставлений нашего мудреца Конфуция, который учит нас исполнять повседневные обязанности по отношению к согражданам и обществу и утверждает, что за добро следует платить добром, а за зло — по справедливости.

Он ненадолго задумался.

— Конечно, было бы нелепо полностью отрицать существование таинственных, сверхъестественных явлений, призраков и привидений.

Но в большинстве случаев для них в конечном счете находятся совершенно обычные, разумные, тривиальные объяснения. Когда я оказался в том самом переходе, где сейчас лежит Мо, мне показалось, что кто-то шепотом произнес мое имя. И, вспомнив страшную историю о привидениях убитых здесь людей, я решил, что это предзнаменование: мне предстоит скоро умереть. Когда несколько позже я зашел в кладовую, то застал там Мо и другого монаха, его сообщника, очевидно помогавшего Мо переодеться из костюма воина в старое монашеское платье. Теперь-то я понимаю, что именно эти двое говорили обо мне, а эхо странным образом донесло их разговор до меня, когда я был в коридоре.

— Совершенно верно! — раздался грубый голос. — Мой друг уговаривал меня оповестить вас об убийстве моей сестры. Но я-то знаю, что вы, продажные чиновники, и пальцем не пошевелите ради нас, простолюдинов! — Перед ними предстала могучая фигура Мо Модэ.

Судья окинул его взглядом сверху донизу.

— Тебе нужно было последовать совету своего приятеля, — спокойно сказал он. — Ты бы избавил себя от лишних хлопот, да и меня тоже.

Мо потер красный рубец у себя на горле, приблизился вплотную к судье и, склонившись над ним, прорычал:

— Кто убил мою сестру?

— Я нашел ее убийцу, — ответил судья. — Он признался, и я приговорил его к смерти. Твоя сестра отомщена. Остальное тебя не касается.

Мо молниеносно выхватил из-за пазухи длинный нож. Приставив острие к горлу судьи, он прошипел:

— Скажи мне, кто это, или я тебя прикончу! Я должен сам убить его! Я — ее брат. А ты ей кто? Тебе-то это зачем?

Судья Ди сложил руки в рукавах. Глядя снизу на Мо, глаза которого метали молнии, он медленно произнес:

— Я представляю закон, Мо. И это я осуществляю возмездие. — Опустив голову, он внезапно добавил совершенно усталым голосом: — И отвечать за это мне.

Он закрыл глаза и снова прислонился к стене. Мо напряженно всматривался в бесстрастное лицо судьи. Его большая рука сжимала рукоять ножа с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Капельки пота выступили у него на низком лбу, дыхание участилось.