Джордж Беллаирс - И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает

Уикс поднялся. С плеч его словно груз свалился. Он вышел в ту дверь, за которой скрылась его жена, но оставил ее открытой. Литтлджон слышал, как он гремел в кладовке – наверное, обувался. Детектив застегнул пуговицы плаща. Ему не терпелось уйти, вырваться из этого ужасного места, где, казалось, сам воздух пропитан ненавистью. Неожиданно раздался оглушительный грохот. Литтлджон бросился на звук, но опоздал. Уикс лежал на красных плитках пола тесной комнаты, рядом валялся дробовик. Зрелище было не из приятных – очевидно, он приставил стволы к виску. Сверху донесся шум, и инспектор поднял голову. Из темного угла кладовой тянулась лестница на второй этаж. Наверху стояла миссис Уикс со свечой в руке, в длинной ночной рубашке и поспешно наброшенном сверху пальто. Даже полуодетая, она оставалась такой же чопорной и суровой, а лицо ее в отблеске свечи напоминало уродливую, гротескную маску.

– Это еще что? – спросила она, глядя вниз, в темноту, где тускло мерцала лишь маленькая кухонная лампа.

– Ваш муж застрелился, миссис Уикс. Вам следует одеться и немедленно спуститься.

Позднее Литтлджон сообразил, что не выразил никакого сочувствия хозяйке. Похоже, в этом доме, полном ненависти, в сочувствии не нуждались.

Миссис Уикс застыла на мгновение на верху лестницы. Затем ее тело вдруг обмякло, ноги подогнулись. С диким криком она повалилась вперед, кубарем скатилась вниз по ступеням и осталась лежать без движения на полу кладовой.

Сержант уголовной полиции Кромвель удовлетворенно разглядывал проплывавшие мимо улицы со второго этажа автобуса номер одиннадцать: цель его путешествия была уже близка. Потом он вдруг вскочил, легко сбежал по лестнице вниз, ухватился за поручень, выпрыгнул из автобуса, благополучно приземлился на ноги и спокойно зашагал по тротуару, не обращая внимания на крики возмущенного кондуктора. Роупуокер-стрит терялась в лабиринте довольно широких улиц, параллельных Ливерпуль-стрит, где располагались в основном конторские здания, занятые представителями самых разнообразных сфер деятельности, от изготовителей вешалок для одежды или меховых изделий до бухгалтеров, страховых консультантов и даже дантистов. Детектив остановился перед непримечательным домом примерно в середине улицы, прочитал названия на табличке у двери и вошел. К его досаде, лифта в здании не было, пришлось преодолеть три пролета мрачной лестницы, прежде чем он добрался до конторы, которую искал. Кромвель приблизился к стеклянной двери в конце короткого коридора в задней части строения. Помещение было дешевым – наверное, самым дешевым во всем здании. На стекле значилась надпись: «Евангелический союз». Кромвель постарался придать лицу важное, торжественное выражение и постучал. Он как нельзя лучше подходил для этого задания: полный невинной гордости за знаменитое имя, которое носил, сержант придерживался пуритански строгих взглядов и старался при любых обстоятельствах действовать так, как, по его мнению, поступил бы его великий однофамилец, лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии.

За дверью послышалась возня, будто кто-то поспешно что-то прятал или разбрасывал по столу груды бумаг и книг, желая создать видимость занятости.

– Войдите, – наконец раздался мужской голос.

Кромвель оказался в маленькой пыльной комнатке. На полу лежал дырявый ковер, окна прикрывали сломанные жалюзи, на подоконниках громоздились пожелтевшие, выгоревшие на солнце сборники церковных гимнов и томики Библии. На столике под окном притулилась разбитая пишущая машинка. Середину комнаты занимал знававший лучшие дни письменный стол, заваленный машинописными листами и гроссбухами, там же помещались бутылка с желтоватой водой и пыльный стакан, ящик для хранения денег, чемоданчик-«дипломат», шляпа-котелок и яблоко. На каминной полке грудой лежали религиозные брошюры и листовки, над ними на стене висел какой-то документ в рамке – должно быть, свод правил обращения грешников к покаянию. За столом сидел грузный мужчина с обрюзгшим лицом, большим крючковатым носом, маленькими темными глазками и взъерошенной густой седой шевелюрой. Он поднялся, чтобы приветствовать посетителя, и Кромвеля поразила огромная массивная фигура этого человека, в чьих вкрадчивых манерах чувствовалась скрытая фальшь.

– Доброе утро, сэр, чем могу служить? – произнес мужчина, и Кромвель с его странным пристрастием давать подходящие, как ему казалось, прозвища людям, с которыми сталкивался, немедленно мысленно назвал его мистер «Грозовой Перевал».

– Мистер Мортимор, полагаю?

– Да.

– Меня зовут Роберт Кромвель, – представился детектив, не желавший ни при каких обстоятельствах отказываться от своей фамилии. – Меня заинтересовало ваше общество, сэр. Ежегодно я жертвую десятую часть своих доходов на праведные дела, и не хотел бы обойти вниманием ни одну благую цель. Вероятно, вы расскажете мне подробнее о своей деятельности?

Грозовой Перевал засуетился с живостью, поразительной для человека подобной комплекции. Он с поклоном проводил Кромвеля к единственному креслу для посетителей, порылся в ящиках и шкафах. Потом принялся расхаживать по комнате, пространно разглагольствуя о трудах и целях своего общества, и, наконец, вручил посетителю пачку бумаг с подробными сведениями и цифрами – числом падших женщин, пьяниц, воров, мошенников и бродяг, спасенных от вечной погибели за годы существования союза, а также не менее дюжины платежных квитанций, которые предлагалось заполнить благотворителям, и объемный бланк для желающих завещать Евангелическому союзу свое имущество.

– Конечно, – продолжил мистер Мортимор после того, как описал труды своего воинства миссионеров в злачных местах, где гнездится порок, – этот маленький кабинет лишь центр… своего рода пост управления огромной организацией. Сюда приходят отчеты о деятельности союза, здесь организуют, проверяют и финансируют его работу. Можно сказать, это сердце, да, сердце, снабжающее кровью организм. Наша сеть охватывает все уголки страны. Например, прямо в эту минуту наш глава, доктор Скэрздейл, несет служение в трущобах Шотландии, куда его призвало неотложное дело. Я и сам был когда-то на передовой линии фронта, и поверьте мне, мой друг, это волнующая, прекрасная работа! К несчастью, слабое здоровье привязывает меня к письменному столу, однако я делаю что могу.

– Но если я включу ваше общество в список пожертвований, – произнес Кромвель с тем же ханжески-благочестивым видом, что и Грозовой Перевал, – мне потребуются доказательства, что мои средства расходуются должным образом, на благие дела.