Эрик Эмблер - Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса

Но тут Латимер вынужден был прервать свои размышления. В них не было никакого смысла до тех пор, пока они не будут подтверждены секретными документами. Поскольку об этом нечего было и мечтать, он вернулся к своей новой книге.

Вечером ему позвонил Марукакис, и они договорились встретиться завтра вечером.

— Вам удалось выяснить что-нибудь в полиции? — спросил Латимер.

— Да. Я расскажу вам завтра вечером. До свидания.

Чем ближе стрелка часов подходила к шести часам вечера, тем беспокойнее было на душе у Латимера. У него было такое чувство, будто он снова юноша и ждет результатов вступительных экзаменов: они давно сданы, но результаты будут объявлены только сегодня, и это и пугает, и раздражает, и в то же время создает какие-то иллюзии. Увидев Марукасиса, он попытался изобразить улыбку.

— Спасибо вам за все те хлопоты, которые я вам доставил.

Марукакис только махнул рукой.

— Не стоит благодарности, мой друг. Я ведь говорил вам, что вы меня заинтриговали. Может быть, пойдем опять на старое место? Там нам никто не помешает.

В продолжении всего ужина Марукакис рассуждал о позиции Скандинавских стран в случае большой войны в Европе. Когда подали чай, Латимер посмотрел на него такими глазами, какими, наверное, смотрел на свою жертву убийца в одном из его романов.

— Ну а что касается вашего Димитриоса, — наконец-то обрадовал он Латимера, — я имею сообщить, что нам предстоит небольшое путешествие.

— Не понимаю, о чем вы?

— Я ведь вам говорил, что мне надо повидать кое-кого из своих друзей-полицейских. Я так и сделал. И вот теперь я знаю, где можно найти Ирану Превеза. Кстати, это оказалось совсем нетрудно. Полиции она хорошо известна.

У Латимера учащенно забилось сердце.

— Где? — выдохнул он.

— Всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Ей принадлежит заведение под названием «La Vierge St. Marie», обычный Nachtlokal.

— Nachtlokal? — переспросил Латимер, не понимая.

— Если хотите, — усмехнулся Марукакис, — можно назвать это ночным клубом.

— Понятно.

— Владелицей этого заведения она стала сравнительно недавно. До этого служила в других домах, работала в одиночку. И вот, состарившись, — ей сейчас уже пятьдесят, но выглядит она гораздо моложе, — она открыла на те сбережения, которые у нее имелись, свое собственное дело. Кстати, полиция от нее просто без ума. Она пробуждается от сна только в десять часов вечера, поэтому нам придется немного подождать, и тогда она, быть может, соблаговолит побеседовать с нами. Вы обратили внимание на ее описание внешности Димитриоса? Внешние приметы — отсутствуют. Это меня насмешило до слез.

— А вы не заметили, что она указала его точный рост — 182 сантиметра.

— Ну и что? — нахмурившись, спросил Марукакис.

— Да то, что мы сами часто не знаем, какой у нас рост.

— И что вы на этот счет думаете?

— Я думаю, что описание взято из старого досье, а не со слов этой женщины.

— А если и так?

— Минуточку. Вам известно, кто такой этот А. Вазов?

— Я как раз собирался вам сказать. Я навел о нем справки. Он был адвокат.

— Был?

— Он умер три года назад. Оставил после себя кучу денег. Все досталось его племяннику из Бухареста. Здесь у него родственников не оказалось. Каким образом он вписывается в эту картину?

Латимер, немного смущаясь, изложил свои предположения.

— Возможно, вы и правы, — начал Марукакис, который, нахмурясь, молча выслушал его, — Сказать что-либо трудно, потому что, как вы верно заметили, доказательства отсутствуют. Известно только, что Кемаль Ататюрк был против банкиров, особенно иностранных, совершенно не доверяя им. Он ни разу не обратился к ним за помощью, а для них это все равно, что пощечина. И напрасно вы смущались, друг мой. Ваше предположение может оказаться верным. Международный большой бизнес помогал многим переворотам, если этого требовали его интересы. Взять хоть Неккера, который пользовался в своих интересах лозунгами Свободы, Равенства и Братства. Теперь воротилы бизнеса, ссорясь с социализмом, обычно говорят о законности, порядке и укреплении финансов. Покушение? А почему бы и нет, если это выгодно бизнесу? Конечно, не в Париже, не в Лондоне и не в Нью-Йорке. О нет! И, разумеется, убийца не присутствует на заседании совета директоров. Делается это примерно так. Кто-нибудь из присутствующих говорит: «Хорошо бы, если бы этот негодяй, который мешает мирному развитию и процветанию экономики, вдруг исчез». Только и всего — ни к чему не обязывающее пожелание. Однако оно высказано для того, чтобы специальный человек, который занимается исполнением такого рода пожеланий, наметил определенную цель, не говоря уже о средствах, разработал соответствующие планы и инструкции. Бизнесу необходима удача, и, если фортуна оказалась забывчивой, надо подтолкнуть ее, чтобы она не забывала о своих обязанностях.

— Так вот какова роль Димитриоса!

— О нет! Я так не считаю! Тот, кто подталкивает фортуну, большой человек и знаком видным людям. Он очень вежливый человек, у него дети, дом, красавица-жена, солидный капитал в самых надежных банках. Правда, ему приходится иногда отлучаться в командировки, о которых друзья предпочитают не расспрашивать. На дипломатических приемах он появляется во фраке с какими-либо иностранными орденами. Начиная с этого момента, в голосе Марукакиса появились грозные нотки. Но этот человек знаком также и с такими людьми, как Димитриос, готовыми пойти на уголовное преступление, со всякого рода политическими недоносками, ведущими свои подпольные дела, со всякими отбросами общества, этой разлагающейся, смердящей массой, которая возникает в самых низших слоях общества. Этот респектабельный человек утверждает, что он вне политики, и это так, потому что интересы чистогана — вот его политика. Он убежден, что выживает всегда сильнейший, а слабый должен умереть, так и не став сильным, что закон джунглей — у кого когти и клыки сильнее, тот и прав — управляет отношениями людей в обществе — вот его евангельские заповеди. Таких людей пруд пруди, они есть в каждом городе, потому что без них большой бизнес не может существовать. И хотя большой бизнес пользуется чернилами для своих операций, вся его история написана кровью, кровью людей!

Последние слова он произнес, ударив кулаком по столу. Латимер, как и все почти англичане, очень не любил риторику и резкие жесты и от смущения не знал, куда деться. Ему показалось, что некоторые фразы были заимствованы от «Коммунистического манифеста», но он не решался сказать это Марукакису, боясь его обидеть, — все-таки человек он был полезный.

— Вы говорили удивительно красноречиво, — заметил он, — Вам не кажется, что вы немного преувеличиваете?

Марукакис удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся.