Морис Леблан - Арсен Люпэн в тюрьме

— Ребячество!

— Либо попытаюсь незаметно в него проникнуть?

— Невозможно.

— Остается средство, по-моему — единственное: сделать так, чтобы владелец замка сам меня в него пригласил.

— Оригинальный способ.

— Причем весьма легкий! Предположим, что в один прекрасный день хозяин замка получает письмо, предупреждающее его о том, что задумал против него некий Арсен Люпэн, известный взломщик. Как он поступит?

— Обратится к прокурору.

— Который над ним посмеется, ибо названный Арсен Люпэн в настоящее время находится за решеткой. Отсюда — паника в душе нашего приятеля, готового призвать на помощь даже первого встречного, не так ли?

— Несомненно.

— И если он случайно прочтет, хотя бы на капустном листке, что некий знаменитый сыщик проводит отпуск в соседнем населенном пункте…

— Он поспешит к этому сыщику.

— Ты сам сказал. С Другой стороны, однако, допустим, что в предвидении этого неизбежного демарша Арсен Люпэн попросит кое-кого из самых ловких своих друзей поселиться в Кодбеке, войти в контакт с сотрудником «Пробуждения», газеты, на которую подписан барон, и дать ему понять, что он и есть такой-то, сиречь — знаменитый полицейский? Что тогда произойдет?

— В газете будет объявлено о присутствии названного сыщика в городе Кодбек.

— Отлично. Теперь — одно из двух: либо рыбка — то есть Кагорн — на это не клюнет, и тогда ничего не случится. Либо, и это наиболее вероятно, он прибежит, весь дрожа; и вот уже Кагорн умоляет одного из моих друзей помочь ему — против меня же.

— Все более любопытно.

— Разумеется, мнимый полицейский вначале откажет ему в содействии. За этим последует телеграмма от Арсена Люпэна. Припадок ужаса у барона, который опять молит моего приятеля о помощи и предлагает ему щедрую плату за свое спасение. Указанный приятель наконец соглашается, приводит с собой двоих молодцов из нашей шайки, которые за ночь, проведенную бароном на глазах у его защитника, извлекают наружу через окно известное число вещей, осторожно опустив их на веревках в шлюпку, приготовленную для этого заблаговременно. Просто, как Люпэн.

— Все это прямо-таки замечательно! — воскликнул Ганимар. — Трудно переоценить и смелость замысла, и продуманность его деталей. Но не представляю, какой полицейский достаточно знаменит для того, чтобы его имя до такой степени привлекло, заворожило барона.

— Такой есть, причем — единственный.

— Кто же он?

— Известнейший из известных, личный враг Арсена Люпэна, короче — инспектор Ганимар.

— Я сам!

— Ты, Ганимар, ты, и вот в чем тут изюминка: если ты туда отправишься, и барон решится дать показания, тебе в конце концов станет ясно, что твоя обязанность — арестовать самого себя, точно так же, как в Америке ты арестовал меня. Ха-ха! Мой реванш не без юмора: заставить Ганимара арестовать Ганимара!

Арсен Люпэн от души смеялся. Инспектор, глубоко задетый, прикусил губу. Ему шутка не показалась такой смешной.

Появление надзирателя дало ему время прийти в себя. Тюремщик принес обед, который Арсен Люпэн, по особому разрешению, заказывал в соседнем ресторане. Поставив на стол поднос, тот удалился. Арсен устроился поудобнее, преломил свой хлеб, поел немного и продолжал:

— Но будь спокоен, дорогой Ганимар, тебе не придется туда отправляться. Считаю своим долгом сделать сообщение, которое немало тебя удивит: дело Кагорна будет вскоре прекращено.

— Как то есть?

— Прекращается дело, говорю тебе.

— Вот еще, я только что побывал у начальника Сюрте!

— Ну и что? Разве г-н Дюдуа знает больше, чем я, о том, что меня касается? Ты узнаешь, что Ганимар, прости — мнимый Ганимар, сохранил наилучшие отношения с бароном. Последний же — и тут кроется главная причина того, что он не дал показаний, — поручил ему деликатнейшую миссию сторговаться со мной по поводу соглашения. Так что к этому времени, уплатив определенную сумму, барон, вероятно, опять вступил во владение милых его сердцу безделушек. В ответ на что он отзовет свою жалобу. Стало быть, не будет и кражи. Следовательно, прокуратуре придется закрыть дело…

Ганимар обратил на заключенного изумленный взор.

— Но как ты обо всем узнал?

— Получил телеграмму, которую ожидал.

— Ты получил телеграмму?

— Только что, дорогой друг. Только из учтивости не стал читать ее в твоем присутствии. Но, если позволишь…

— Ты надо мной смеешься, Люпэн?

— Изволь осторожно снять скорлупу с вот этого яичка всмятку. И ты убедишься сам, что я над тобой нисколечко не насмехаюсь.

Ганимар машинально повиновался, разбив яйцо лезвием ножа. И не сдержал возгласа удивления. В пустой скорлупе был спрятан листок голубой бумаги. По просьбе Люпэна, он его развернул. Это была телеграмма, точнее — часть телеграммы, от которой оторвали данные почтового отделения. Он прочитал:

«Соглашение заключено. Сто тысяч шариков выплачены. Все идет как надо».

— Сто тысяч шариков? — повторил он.

— Ну да, сто тысяч франков. Маловато, конечно, но времена нынче тяжкие… У меня такие накладные расходы! Знал бы ты мой бюджет!.. Бюджет большого города!

Ганимар поднялся. Плохое настроение у него развеялось. Он ненадолго призадумался, окинул мысленным взором случившееся, чтобы обнаружить в нем слабую сторону. Затем произнес тоном, в котором слышалось восхищение знатока:

— Нам еще везет, что такие, как ты, не рождаются дюжинами, иначе пришлось бы прикрыть нашу лавочку.

Арсен Люпэн скромно опустил глаза и ответил:

— Право! Надо ведь человеку развлечься, употребить на что-то свой досуг. Тем более, если дело могло выгореть только благодаря тому, что я сидел в тюрьме.

— Вот еще! — воскликнул Ганимар. — Твой процесс, твоя защита, следствие — всего этого еще мало, чтобы доставить тебе развлечение?

— Нет, ибо я принял решение не присутствовать на суде.

— Ох, ох!

Арсен Люпэн твердо повторил:

— Я не буду присутствовать на процессе, Ганимар.

— Действительно?!

— А как же, дорогой! По-твоему, я буду гнить на сырой соломе? Ты меня просто обижаешь. Арсен Люпэн остается в тюрьме лишь то время, которое устраивает его самого, ни минутой больше.

— Было бы разумнее, для начала, не попадать в нее, — ироническим тоном заметил инспектор.

— Вот как! Милостивый государь надо мной подтрунивает! Милостивый государь напоминает, что именно он имел честь обеспечить мой арест! Знай же, досточтимый друг, что никто, и ты — не более, чем другие, не смог бы меня схватить, если бы в решающую минуту меня не сковало во много раз более важное обстоятельство.

— Ты меня удивляешь.

— На меня смотрела женщина, Ганимар, а я ее любил. Можешь ли ты понять, что значит чувствовать на себе взор женщины, которую любишь? Все остальное мало значило для меня, клянусь. Вот почему я сегодня здесь.