Кир Булычев - Усни, красавица

– Ты думаешь, что если я скажу Шустову, чтобы он тебе шкатулку вернул, потому что в частных беседах с покойной мы неоднократно этот вопрос обсуждали и нас останавливало только то, что мы забыли твой адрес, он сразу же тебе шкатулку отдаст?

– Примерно так.

– Черта с два – отдаст! Ведь Аленка не знала, что это твоя шкатулка. Откуда ей знать? Ей от бабушки досталась коробка – я сама об этом узнала, только когда мы с тобой у Татьяны были. И я не спешила признаваться – сначала хотела с Аленкой посоветоваться – отдавать или оставить. Я тебе потом, помнишь, лапшу на уши вешала, будто Татьяна испугалась.

– Извини, я снимаю свою просьбу, – сказала Лидочка. Соня была права. И просить Соню сказать неправду Лидочка не хотела.

– Лида, послушай моего совета. Тебе этот лейтенант симпатизирует. И не спорь – по глазам видно. Красавчик рад был бы тебя трахнуть, пока твой муж в командировке. Так что не теряй времени. Дай ему, и шкатулка твоя!

– Соня!

– Надо шутки понимать. Но дело не в этом. А дело в том, что Шустов придумает что-нибудь, чтобы эту шкатулку тебе отдать – кому она нужна? Включая тебя.

– Но для меня она – символ. Символ того, что я все же отыщу вещи деда.

– Позволь тебе не поверить. Но делай, как знаешь. И Шустову не говори, что со мной разговаривала. То, что знают двое, – тайна. То, что знают трое, – газета. Я ничего не слышала, ничего не видела и ничего не скажу, как Зоя Космодемьянская. Подлизывайся к лейтенанту, говори, что в любой момент можешь получить подтверждение от меня, Татьяны, черта полосатого…

– Может быть, ты и права.

– Я всегда права. У меня жизнь нелегкая.

– Я тебе могу чем-нибудь помочь?

– Беда невелика, но для меня – проблема.

– Расскажешь?

– Вообще-то, не телефонный разговор.

– Нужны мы с тобой кому-нибудь!

– Хотя пускай слушают. В общем, мы с Аленкой собирались в круиз по Средиземному морю: Турция, Греция, Каир, Святая земля и домой. Чтобы на мир поглядеть и немного прибарахлиться. Все мы люди небогатые, я тебе скажу, деньги были очень нужны. Аленка даже к своей мамаше метнулась – та ее послала куда подальше. Ну, сама виновата, я предупреждала – на Татьяну где влезешь, там и слезешь. В общем, я для нее достала три сотни баксов у Петрика. Ну, тогда Петрик был на коне, а теперь он сам хочет смотаться.

– Петрик тебе одолжил?

– Он отстегнул мне деньги, даже не считая. А теперь надо бы вернуть. Как ты сама понимаешь, эти денежки спокойно лежали у Аленки – сдавать их на той неделе, до круиза еще почти месяц. А когда я утром к Аленке попала и увидела, что она померла, я так перепугалась, ну прямо в шоке была, я о деньгах и не подумала. Понимаешь?

– Понимаю.

– А уже вчера утром мне Петрик позвонил и спросил, как баксы. Ну, он в кризисе, его тоже понимать надо. Сейчас я уже себя прокляла.

– Почему прокляла?

– Вчера я сказала Петрику, что я ему деньги верну. Я же знаю, где Аленка деньги держит. У нас с ней тайн не было. Под вешалкой в коробке с гуталином – по принципу Шерлока Холмса – прячь на виду, где грабителю в голову не придет искать.

– А их там не оказалось.

– А откуда ты знаешь?

– Иначе зачем ты мне всю эту историю рассказываешь.

– Их там не было. С ума сойти! Но ты понимаешь, что это не мог сделать чужой?

– Да, наверное, он бы все перевернул…

– Есть три кандидатуры. Первая – твой лейтенант!

– Разве они обыскивали квартиру?

– Насколько мне известно – нет. Я вчера с кладбища прибежала самой первой, чтобы готовить, там двое наших из института были, а Татьяна с нами в крематории. Так что я посмотрела под вешалкой – пусто. Это не оправдывает лейтенанта – конечно, он мог это сделать. Но он должен был догадаться о коробке под вешалкой. И о том, что у Аленки баксы есть.

– Маловероятно, – сказала Лидочка. – Вторая подозреваемая у тебя Татьяна Иосифовна.

– А почему бы и нет? – агрессивно откликнулась Соня. – Чем она лучше других?

– Ей под вешалку не залезть.

– Ты знаешь, Лид, я то же самое подумала – ей надо на пол сесть и ползти. Согнуться эта тумба не сможет. К тому же она видалась с дочкой раз в году, а то и реже. И они друг дружку не выносили как кошка с собакой. Даже если Татьяна что и подозревала… Впрочем, не исключено!

– И подозреваемый номер раз – Осетров, – сказала Лидочка.

– Номер ноль! Ты думаешь, он не знал про коробку? Да я сама слышала, как он уговаривал Аленку найти для ухоронки более достойное место. И наверняка он знал, сколько у нее там спрятано. Да в конце концов – почему ей от него скрываться, если он все время делал вид, что не сегодня-завтра на ней женится. Кинет свою недокормленную галошу и женится на нас, прекрасных, молодых.

– Ты думаешь, что он ночью…

– Я уверена. Я так и вижу – он шастает по квартире, ледяная душа, перешагивает через Аленкин труп, свои подштанники собирает, открытки из Гонконга, чтобы следов не оставалось – в лучших традициях ЦРУ стирает отпечатки пальцев…

Здесь Соня оказалась догадливой, как Нострадамус.

– А потом вспоминает, что под вешалкой лежат баксы. И он спокойненько берет деньги и думает: кто теперь будет спрашивать с Алены? Хотя отлично знает, что это я брала для нее у Петрика, а Петрик – не сахар, не пай-мальчик. Он свое всегда получит. А с кого он будет получать, если у меня такое материальное положение? С девочки по имени Софья-мученица. Скажи, Лида, почему человеку так не везет в жизни?

– Но вряд ли Петренко будет иметь к тебе претензии.

– Дорогая моя Лидия, у меня такое впечатление, что ты провела детство и юность где-то в райских кущах, где мальчики не обижают девочек и даже не таскают их за косички. Почему Петрик будет меня жалеть?

– Ну вы же с ним вместе учились, он твой приятель.

– Слушай, когда это было? В третичном периоде. Романтическое увлечение в десятом классе, когда можно было потискаться на дискотеке. С тех пор прошло миллион лет, и возникло новое поколение любимых женщин.

В голосе Сони звучала искренняя горечь. Видно, для нее миллион лет пролетел слишком быстро.

– Ты боишься, что он тебя заподозрит?

– Ему не нужно меня подозревать. Это его бабки, я должна их вернуть. Все ясно, как в газовой камере. Может быть, эти триста баксов для Петрика сейчас – мелочовка, семечки, а может быть, именно их ему не хватает, чтобы вырвать когти из навоза. Только я об этом никогда не узнаю – удар в сердце, и справедливость торжествует.

– Соня, ты порешь чепуху. Ну хочешь, я поговорю с Петриком?

– О чем? О звездах и луне?

– Я наберу как-то эти триста долларов.

– Чтобы я потом была твоим неоплатным должником? Нет уж, дудки! Лучше пускай меня прирежут в переулке. От руки бывшего возлюбленного… Ах ты, Петрик, ах ты, сукин сын, опять по химии двойку схватил! – Соня говорила, как пьяная, но была не пьяна, а близка к истерике. От злости, унижения и страха. Она в самом деле очень боялась, что с нее спросят пропавшие деньги. И, конечно же, это был не просто долг – какие-то бывшие, а может, и не до конца прошедшие отношения с Петриком, который дал ей в долг значительную сумму, влияли на настроение Сони. Обрати внимание, сказала себе Лидочка, ведь просила у богатого Петрика не Алена, а ее подруга.