Агата Кристи - Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Должен сказать, что мы сами это заслужили, — покачиваясь на каблуках, признал капитан Карслейк, который ввел нас с Терезой в курс политической жизни Сент-Лу.

Карслейк был невысокого роста, худощав, темноволос, с проницательными, пожалуй даже хитроватыми, глазами на длинном лошадином лице. Капитана он получил в 1918 году в Службе тыла армии. Карслейк был компетентным политиком и знал свое дело.

Следует заметить, что сам я в политике новичок и никогда не понимал этого жаргона, поэтому мой рассказ о выборах в Сент-Лу, по всей вероятности, довольно неточен и, должно быть, в той же степени соотносится с реальностью, в какой деревья, изображенные на полотнах моего брата Роберта, имеют отношение к живым деревьям. Как известно, настоящие деревья — создания природы — с корой, ветвями, листьями, желудями или каштанами. Деревья Роберта — это пятна и кляксы густой, невообразимого цвета масляной краски, кое-как нанесенные на холст. Они совершенно непохожи на деревья. По-моему, их скорее можно принять за тарелки со шпинатом, буровые вышки или газовый завод. Это не живые деревья, а представление Роберта о деревьях. Думаю, что и мой рассказ о политической жизни в Сент-Лу отражает лишь мое представление о политической стороне выборов и, по всей вероятности, из этого рассказа настоящий политик не сможет понять, что было на самом деле. Видимо, я буду неправильно употреблять термины, ошибаться в описании процедуры. Но для меня выборы в Сент-Лу — всего лишь запутанный и не имеющий большого значения фон для фигуры в натуральную величину — Джона Гэбриэла.

Первое упоминание о Джоне Гэбриэле прозвучало в тот вечер, когда Карслейк сказал Терезе, что в результатах дополнительных выборов виноваты сами консерваторы.

Кандидатом от консервативной партии был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-парка, человек довольно состоятельный и закоренелый тори с твердыми принципами. Ему было шестьдесят два года, отличался прямотой характера, но, к сожалению, не обладал ни живым темпераментом, ни быстрой реакцией, ни ораторским даром и становился совершенно беспомощным, когда его прерывали вопросами, скептическими репликами или просто выкриками.

— На трибуне он был просто жалок, — рассказывал Карслейк. — Крайне жалок! Бесконечные «э-э-э», и «а-а-а», и «гм»! Разумеется, мы сами писали для него все выступления на ответственных собраниях, а в его поддержку всегда выступал наш подготовленный оратор. Все это прошло бы на ура лет десять назад: славный, честный малый, из здешних мест и к тому же джентльмен. Но теперь… теперь им нужно нечто большее.

— Неужели мозги? — предположил я.

Карслейк, похоже, особого значения мозгам не придавал.

— Нужен ловкий, хитрый малый, который за словом в карман не полезет, сумеет всех рассмешить и наобещать с три короба. Старомодный парень вроде Бредуэлла слишком для этого совестлив. Он не станет обещать, что у каждого избирателя будет свой дом, что война кончится завтра и что у каждой домохозяйки появится в доме центральное отопление и стиральная машина.

— А кроме того, — немного помолчав, продолжал Карслейк, — существует закон маятника. Мы были у власти слишком долго! Любая перемена желанна! Наш оппонент Уилбрэхем — человек компетентный и честный. До войны был школьным учителем, освобожден от армии по инвалидности. Уилбрэхем — краснобай. Он расписывал, что будет сделано для тех, кто вернется из армии, ну и, конечно, обычная болтовня про национализацию и здравоохранение. В общем, свое дело он сделал. Прошел большинством голосов — более двух тысяч. Такое случилось в Сент-Лу впервые. Мы все, доложу я вам, были просто потрясены. Так что теперь нам придется постараться Мы должны вытеснить Уилбрэхемл.

— Он популярен?

— Так себе. Он прижимист, но добросовестен и умеет держаться. Победить его будет нелегко. Нам придется засучить рукава и энергично действовать по всему району.

— Вы не допускаете, что победят лейбористы?

— До выборов тысяча девятьсот сорок пятого года мы в Сент-Лу вообще не допускали такой возможности. Но теперь лейбористы не пройдут. Все графство прочно поддерживает Черчилля [36] Черчилль Уинстон (1874–1965) — британский государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1940–1945 и 1951–1955 годах. ,— заявил уверенно Карслейк. — Однако прежнего преобладающего большинства у нас уже не будет. Конечно, многое зависит от того, как пойдут дела у либералов. Между нами говоря, миссис Норрис, я не удивлюсь, если число их сторонников будет значительным.

Я искоса взглянул на Терезу. Она всячески старалась изобразить увлеченность политикой.

— Убежден, миссис Норрис, — горячо заверил ее Карслейк, — что в нашем деле вы будете великолепной помощницей.

— Боюсь, я не очень искушенный политик, — пробормотала Тереза.

— Нам всем придется немало потрудиться, — произнес Карслейк бодрым тоном и вопросительно посмотрел на меня.

Я немедленно предложил писать адреса на конвертах.

— Руками я пока еще могу работать.

Карслейк смутился и опять начал покачиваться на каблуках.

— Превосходно! — сказал он. — Превосходно! Где это вас? В Северной Африке? [37] Здесь в 1940–1942 годах шли трудные для англичан кровопролитные бои с немецкими и итальянскими войсками, и только крупный англо-американский десант в 1943 году заставил немцев капитулировать.

— На Хэрроу-роуд [38] Хэрроу-роуд — дорога, идущая из Лондона на северо-запад к поселку городского типа Хэрроу, предместью Лондона. ,— ответил я.

Это его добило. Он окончательно смутился, так, что на него жалко было смотреть.

— А ваш муж, — хватаясь за соломинку, обратился он к Терезе, — он нам тоже будет помогать?

— Боюсь, что нет. — Тереза покачала головой. — Он коммунист.

Скажи она, что Роберт — черная мамба [39] Мамба — ядовитая змея семейства аспидов, обитающая в Африке. , даже тогда Карслейк не мог бы расстроиться больше. Он прямо-таки содрогнулся.

— Видите ли, — пояснила Тереза, — он художник.

Карслейк немного повеселел. Художники, писатели, что с них взять…

— Понимаю, — произнес он великодушно. — Да-да, понимаю.

— Ну вот! — с облегчением вздохнула Тереза, когда Карслейк ушел. — Теперь Роберт от всего этого избавлен.

Я сказал Терезе, что она совершенно беспринципна. Ее это нисколько не смутило. Когда пришел Роберт, она сообщила ему, какую политическую веру он исповедует.

— Но ведь я никогда не был членом коммунистической партии! — запротестовал Роберт. — Просто мне нравятся их идеи. И, по-моему, вся их идеология правильная.

— Вот именно, — подхватила Тереза. — Как раз это я и сказала Карслейку. Время от времени будем оставлять на подлокотнике твоего кресла открытый томик Маркса. И тогда ты будешь в полной безопасности — никто не станет к тебе приставать.