Йорг Маурер - Убийственная лыжня

Бобо как раз был одним из тех, кто отметил этот трудный день рождения. Ну да: что значит отметил, он провел день в одиночестве, так как жизнь уже с самого утра неожиданно стала невыносимой, просто так — ни с того ни с сего, — так что праздновать было нечего. Так как он два раза провалился в гимназии, то все еще сидел в двенадцатом классе и ненавидел их всем сердцем — его семнадцати- и восемнадцатилетних приятелей, у которых все еще шло вверх, биологически, мнемонически, в индивидуальном развитии, гормонально, и вообще.

Все в городке называли местную гимназию самой ненормальной во всем предгорье Альп. Некоторые утверждали, что в этом виноват ветер. Фён выдувает у школьников все выученное из голов так быстро, что даже не успевает закончиться урок. Кое-какие учителя, которых перевели сюда по их просьбе, учитывали это и даже не пытались вбивать какие-либо факты в похожие на губку мозги тех, на которых возлагались все надежды альпийского региона. Когда Николь Шваттке и Франц Холльайзен вошли в вестибюль гимназии, первое, что они унюхали, и что первое ощущаешь нюхом во всех школах во всем мире, — это смесь забытых бутербродов, пыли от мела и холодного пота страха. Школьный гонг, мелодия Заратустры Рихарда Штрауса, выгоняла визжащих подростков из классов, заставляла их поторопиться, и, спотыкаясь, вылетала из классов будущая интеллигенция и потенциальный руководящий персонал. У обоих полицейских скоро возникло такое чувство, будто бы они по пояс увязли в учащихся младших классов. Особенно у Холльайзена, после последнего визита которого в школу прошло уже достаточно много времени, наверное, столетия; запах вестибюля вызвал воспоминания, вскоре сузившиеся до робких вопросов и ответов: Я выучил географию? Нет. Я понял, что такое линейно независимый вектор? Нет. Пойму ли я все это когда-нибудь? Нет, определенно никогда.

В отдельных классах, где не теряющие надежды учителя мужественно боролись с культурным распадом Западной Европы, еще была какая-то жизнь. Одиннадцатилетний школьник, пыхтя, прошел мимо них. Он нес школьный ранец размером с солдатский вещмешок времен Тридцатилетней войны, который весил с него самого.

— Эй, ты, жертва моббинга, ты наступил мне на ногу, — сказал один ученик начальной школы другому, а в открытой двери стояла старший преподаватель Ронге, единственная в должности старшего преподавателя в мире, не имеющая двойного имени.

— Недобитый югослав! — парировал жертва моббинга. Когда Николь вместе с Холльайзеном вошла в класс, у нее тоже всплыли обычные неприятные чувства, которые вылились в не менее неприятные вопросы и ответы: Знаю я что-нибудь об аблятиве? Нет. Я поняла, что означает эффект Допплера? Нет, и я это, вероятно, никогда не пойму.

— Вот они, наши участники семинара по направлению социология, — сказала Ронге, и она сказала это с такой гордостью, как будто социология была тем, что молодым людям в их жизни необходимо больше всего. Шесть молодых людей, две девушки, четыре юноши, вежливо встали и крепко пожали руки Шваттке и Холльайзену. Только Бобо продолжал сидеть, ужасно медлительный двадцатилетний парень, очевидно учащийся старого колледжа в квалификационной фазе Г8 в преддверии кризиса двадцатипятилетнего возраста. Говорили в то время еще endsgeil и phatt? Тридцать лет тому назад один умник написал мокрой губкой на доске Scheiß Bullenstaat (дерьмовое полицейское государство), а эти школьники, казалось, воспринимали визит полицейских как что-то увлекательное.

— Такое не каждый день случается, — сказал один, изображавший милого соседского мальчика: безумцы пятидесятых, наброшенный на спину вязаный свитер спокойных цветов — таких мальчиков называли когда-то « teds » (пижон, стиляга), подумал Холльайзен, во времена, когда «твикс» называли еще Raider. Все семь учеников встали рядом друг с другом. Тэд оказался Кевином. Рыжеволосая девушка с лицом, усыпанном веснушками, представилась как Ирена, но хотела, чтобы ее называли Айрен. Остальных звали Фло, Мюкке, Дирк, Бард — и Бобо. Николь посмотрела бегло на доску, там можно было прочесть формулу v(N) = N — (c/2L), с = скорость света, L = длина резонатора. Тот, который представился как Мюкке, встал и стер все.

— Почему ты это делаешь? — спросила учительница.

— Мешает мне. Физика. Формулы. Я это не люблю, — сказал Мюкке.

— Итак, кто из дам и господ учащихся расскажет нам что-нибудь? — спросил Холльайзен. — Я слышал, что вы занимаетесь интересными вещами.

— Мы писали семинарские работы, и однажды об этом заговорили, — начала Фло, но учительница прервала ее.

— Вначале я должна предварительно упомянуть, что я предложила темы работ. — Николь подумала, какое у учительницы может быть прозвище. Ронге очень трудно исказить в худшую сторону. Практически вообще невозможно.

— Это были все темы из области криминологии и судопроизводства, — продолжила учительница с неразрушимой фамилией. — Наказание и возмездие в правовом государстве. Исполнение наказания. Таким образом, эти молодые люди последние полгода занимались преступлением и наказанием.

— Мы банда Раскольникова, — сказал Барб.

— Вы написали семинарские работы? — спросил Холльайзен и посмотрел на компанию. — Можно нам их почитать?

Бесконечно медленными движениями Мюкке достал из-под парты несколько скоросшивателей.

— Уже подготовили. Вы можете прочесть все. Мы тоже думали, что полиция когда-то придет.

— В самом деле? — спросила Шваттке.

— Да, это входит в планы, — продолжил Мюкке. — Основная идея проекта Альпшпитц следующая: Почему в преступных деяниях всегда нужно действовать деструктивно? Почему не совершить преступление, но чтобы при этом никто не пострадал? Почему не сделать это как урок, это правонарушение? Почему не совершать разрушительное действие, но чтобы при этом ничего сразу не рушилось?

— А почему, собственно говоря, вы здесь? — спросила Айрен, обращаясь к полицейским. — Это допрос или что?

— Нет, мы занимаемся текущим расследованием, — ответила Николь. — Вы наверняка слышали о покушении там наверху, на Шахене.

— К этому мы не имеем никакого отношения, — сказал Мюкке резко, и сказал это даже слишком резко и драматично, как показалось Николь.

— Никого из вас здесь не подозревают. Поэтому это не допрос, а неформальный опрос.

— Что, это самый настоящий реальный опрос? — сказала Фло с удивлением. — И вы настоящие полицейские? Со служебными удостоверениями и тому подобным?

— А ты что подумала?

— Я подумала, что это снова акция фрау Ронге.

— Мы все так подумали, — сказал Мюкке.

Черт возьми, подумала Николь, такого не может быть, все в этом закулисном городке воспринимается как игра, шутка и дурачество.