Йорг Маурер - Чисто альпийское убийство

Черные мысли блуждали у нее в голове, снова и снова вгрызаясь в один и тот же участок головного мозга, ответственный за меланхолию и думы об упущенных возможностях. Семнадцать с половиной процентов… Роза набрала номер одного старого друга, с которым не общалась уже целую вечность.

— Пойми, мне страшно неловко, — начала она разговор, — созваниваться после двадцатилетнего перерыва. Но… Макс умер. Ты поможешь мне уладить формальности?

— Врач уже приходил?

— Нет, мы давно не обращались к врачам.

— Ты обязана вызвать врача, Роза. Чтобы он зафиксировал естественную смерть. Согласно закону о погребении, лишь со свидетельством о смерти можно…

— Прошу тебя, не говори мне ничего о законах. Когда-то мы с вами дружили семьями — я, ты, Урзель и Макс. Я никогда не просила вас о подобных вещах. Надеюсь, раз в жизни можно? У меня нет знакомого врача. Пожалуйста, приезжай и помоги мне.

И рыцарь отправился на помощь к женщине, оставшейся наедине с бедой. «Ладно, сделаю все так, как она просит, — думал этот человек, подъезжая к одиноко стоящему дому, — ведь когда-то мы были друзьями, и даже лучшими друзьями».

— Двадцать два года, — сказал он хозяйке, когда та открыла ему дверь.

— Что?

— Мы не виделись двадцать два года.

— Да, может, ты и в самом деле прав. Я не подсчитывала.

— А я, как видишь… Однако чем же тебе помочь?

Макс лежал в постели. Его мозг стал бесформенной массой, мертвым меланжем бесполезных нейронов, когда-то рождавших мысли о том о сем… Где они, эти мысли, надежды, желания? Лицо покойника выглядело удовлетворенным.

— Вдовья пенсия такая мизерная, — пожаловалась Роза. — Я не смогу платить ипотеку за этот дом. Предположим, мне сильно повезет и банк оставит меня здесь на несколько лишних недель…

Бывшие друзья долго молчали и наконец, каждый сам по себе, пришли к схожему решению. Это решение противоречило общественным конвенциям, однако мертвый кровельщик на пенсии, тихо лежавший с закрытыми глазами на кровати, как будто бы молчаливо одобрял его.

— Кто-нибудь еще знает? — в конце концов спросил Игнац.

— О чем? О том, что Макс умер? Нет. А ты думаешь, кто-то уже умудрился прознать об этом?

— Да нет. Кому еще об этом знать?

Заговорщики кивнули друг другу. Гразеггер взял худого как спичка приятеля, положил его, окоченевшего, к себе на плечо, будто винтовку, и устроил в своей машине. Головокружение Максу уже не грозило. А вдова пусть и дальше получает достойную пенсию.

— Думаю, он не обидится, — сказала Роза на прощание. — Он не сказал бы и слова против.

— Только давай договоримся раз и навсегда, — отозвался Игнац. — Я забираю Макса, и на этом между нами все кончено. Никогда больше не звони, слышишь?

— Разумеется, — ответила Роза.

Она так и не узнала, где лежит ее благоверный — это было частью договоренности. Несколько раз местные жители видели Розу на «четырехзвездочном» кладбище, издали наблюдая, как эта дама, скорее бесцельно, чем целеустремленно, подходит то к одной могиле, то к другой, читает эпитафии на памятниках и оставляет здесь и там по орхидее. Однако так поступали многие, и поэтому никто ничего не заподозрил.

С тех пор прошло пятнадцать лет, и тайная вдова Роза Ленер действительно никогда больше не встречалась с Игнацем Гразеггером. Раньше глава семейной фирмы даже подумать не мог, что прятать трупы так элементарно просто. Макса он похоронил в свежевырытой могиле, предназначенной для члена семьи деревенских старожилов — если, конечно, слово «похоронил» уместно для обозначения такого складирования. Однако эпизод с Максом натолкнул супругов на действительно заманчивую бизнес-идею.

— Положить тебе еще зельца? — спросила Урзель.

— Нет, теперь я и в самом деле сыт по горло, — ответил Игнац.

Фольклорная радиопрограмма подходила к концу. Дуэт из Верхнего Пфальца пел о соловушке, прилетающем от любимой с пустым клювом. Жаль, очень жаль.

Гаупткомиссар Еннервайн планировал появиться в совещательной комнате местного полицейского участка первым, но когда он приехал, уже почти все были в сборе, несмотря на раннее утро. Жизнь кипела, кофе-машина пыхтела, копировальные аппараты жужжали. Иоганн Остлер и Франц Хёлльайзен, неутомимые и незаменимые «вожаки стаи», устанавливали магнитно-маркерные доски и проверяли разноцветные фломастеры на пригодность к работе. Людвиг Штенгеле и Николь Шваттке, члены основной команды Еннервайна, тоже сидели здесь, хотя и смертельно уставшие, ведь допрос свидетелей затянулся за полночь, а потом полицейским еще пришлось сравнивать и анализировать информацию. Перед ними лежали диктофоны и испещренные записями блокноты. Полицейский психолог Мария Шмальфус, которая приехала рано утром, став окончательным штрихом к портрету следственной бригады, сыпала в свой кофе третий пакетик сахара и слушала записи свидетельских показаний, сделанные Штенгеле.

— Значит, вы стали свидетелем драки?

— Да. Двое мужчин вцепились друг другу в глотки.

— Вы уверены, что это были мужчины?

— Нет, однако эти люди точно дрались. Один размахнулся и ударил другого.

— Один раз? Или несколько?

— Может быть, и несколько, но по меньшей мере один раз.

— Однако они стояли буквально нос к носу, эти двое.

— Да, верно.

— И как же в такой позиции можно размахнуться и ударить несколько раз?

— Насчет нескольких раз — это всего лишь предположение. Ведь я же сказала «может быть».

— А может, и вовсе ни разу?

— Нет, по меньшей мере один удар все-таки был, без сомнения.

— Один мужчина ударил другого по меньшей мере один раз?

— По меньшей мере он замахивался.

— Но может быть, все-таки никто никого не бил? Может, тот человек только лишь замахивался? Вот вы сказали, что те двое вцепились друг другу в глотки. Они душили друг друга?

— Нет, это я просто так, для красного словца.

Штенгеле выключил диктофон.

— Типичный случай шумовой свидетельницы, — заключила психолог Мария Шмальфус и высыпала в свой кофе еще один пакетик сахара.

— Почему «шумовой»? — спросил Штенгеле. — Потому что показания у нее такие… слегка прибабахнутые?

— Шумовой свидетель, — наставительно сказала Мария, не переставая помешивать кофе, — это свидетель, который лишь слышал шум, связанный с каким-то происшествием, например, с автомобильной аварией, однако упорно утверждает, что видел само происшествие. Свидетельница номер сорок один дробь ноль три, то есть та дама, чьи слова только что прозвучали, — наглядный пример этого феномена. Она слышала удар одного тела о другое, и ей показалось, что это драка. Воспоминания — вещь капризная: они подсказывают человеку те зрительные образы, которые кажутся ему подходящими к остальным полученным впечатлениям. Эта гражданка так и останется при мнении, что видела драку.