Джозефина Белл - Смерть на каникулах

– Эй! Эй, ты! Эдуард! – позвал Фентон. – Раз уж ты готов, почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? Пойди и помоги Джорджу.

– Ему не нужна помощь, он почти закончил.

– Ты ходил и спрашивал, я полагаю?

– Ходил и спрашивал.

– Что-то я тебя не видел.

– Вполне возможно. Ты редко видишь что-нибудь, кроме того, что высматриваешь.

Гэш все так же стоял, прислонившись к стене и глядя на невероятно красивое лицо Найджела Трента, но в его голосе, хотя и спокойном, слышалась нотка высокомерного презрения, от которой Фентон вскочил на ноги, дрожа от ярости.

Труппа прекратила гримироваться, наблюдая эту сцену. Обмен репликами между Фентоном и Гэшем вышел за пределы шутки. Старина Фентон воображал себя актером, и опыта у него действительно было больше, чем у любого другого, но ни один человек в здравом уме не мог бы отрицать, что Эдуард Гэш куда способнее. Вероятно, старик тоже это знал, вот почему и имел на Гэша зуб. Рано или поздно эта мина должна была взорваться.

Но не в этот раз. В гримуборную поспешно вошел Джордж Лемминг – электрик и помреж, человек, который не давал компании рассыпаться и вел ее через самые сильные бури. Фентон повернулся к нему, с облегчением прервав стычку, которая могла закончиться не в его пользу.

– Все хорошо, Джордж?

– Нормально. – Лемминг быстрым взглядом оценил вполне знакомую ситуацию. – Эдуард, будь хорошим мальчиком, пробегись по декорациям на сцене. Они уже там, но не разобраны.

– Иду.

Молодой Гэш тяжело оттолкнулся от стены. К несчастью, этот его подчеркнуто недовольный жест потревожил ненадежные крепления висевшего там примитивного оружия. Клинки с грохотом посыпались на пол.

– Сотню строк за это выучишь, Эдуард!

– Ученик Гэш, зайдите ко мне в кабинет немедленно!

– Ну ни фига себе зубочистка!

Лайонел Бассет, в кудрявом парике сэра Эндрю Эгьючика со свисающими вдоль лица локонами, неуклюже подхватил с пола наконечник копья и стал размахивать им, зловеще восклицая:

– Что вижу я перед собой? Кинжал?

Труппа застыла. В потрясенном молчании, последовавшем за непростительным нарушением элементарнейшего правила гримуборной, все раздоры были забыты.

– Проклятый идиот! – прошипел Фентон, когда к нему вернулся дар речи. – Ты же все турне загубил! Вон отсюда, пока я тебя не вышиб!

Гэш взял растерявшегося Бассета под руку.

– Я не суеверен, – холодно сказал он. – Предоставляю эту честь старшему поколению. Но не люблю бестактности. Лучше пойдем со мной, поможешь мне разобраться с декорациями, дурачина.

Когда дверь музея за ними закрылась, раздался общий вздох возмущения. Джордж Лемминг хлопнул Фентона по плечу:

– Старик, не впадай в раж. Не стоит он того.

– Скрутил бы я ему шею, и Гэшу заодно.

Коренастый мужчина средних лет, игравший роли Антонио и Валентина, сердито спросил:

– Отчего ты не доложишь о нем Дьюхарсту?

– Ты про Гэша?

– Конечно. Лайонел вряд ли знал, что это приносит несчастье – цитировать в гримуборной «Макбета». Он по всем параметрам дурак.

Молодой человек, в молчании созерцавший всю сцену, заговорил:

– Я насчет этого мало знаю. Но что там с моими часами и с…

– Замолчи! – резко оборвал его Джордж Лемминг, наполовину облаченный в шутовские лохмотья Фесте. – Ты не имеешь права бездоказательно устраивать скандал. Да, это неприятно, но мы – не первая труппа, где такое случилось. Боб – работник опытный и смотрит в оба. Так, Боб?

– Конечно. Но это скорее дело Дьюхарста, чем мое.

– Ты ему сказал?

– Конечно. Когда у Сидни куда-то девались часы, а Джоан не смогла найти кольцо. Но ты же все понимаешь. Он заявил, что надо это прекратить, но его тут нет, а я – ну, я не очень-то представляю себя в роли шпиона.

Остальные актеры неловко переглядывались. Весь этот летний сезон они страдали от обычного несчастья странствующих трупп: вора среди работников. Актеры, играющие костюмные роли, не могут оставлять современные часы, а в сценической одежде не всегда есть карманы для денег, портсигаров или иных ценных вещей. Все это приходится держать вместе с одеждой в гримуборных или же предусмотрительно запирать где-то и прятать ключи. Такие продуманные предосторожности не слишком свойственны не склонным к педантичности бродячим актерам. Так что они терпели, ворчали, подозревали друг друга, пока антипатия и недоверие к Лайонелу Бассету с его неприятно-угловатой фигурой и эксцентричными идеями не превратили его в естественного козла отпущения. Падающие на него подозрения с каждым днем усиливались и обсуждались все более откровенно. Особенно с тех пор как главный режиссер, Сирил Дьюхарст, который руководил еще двумя труппами и появлялся не чаще раза в неделю – раздать зарплату и, быть может, посмотреть представление, – объявил, что не в силах разобраться с этой чумой, если ему не предъявят определенное доказательство.

В музей заглянул мистер Уорвик, преподаватель математики.

– Без пяти восемь, – сказал он извиняющимся тоном. – Родители собрались в зале. Вы будете готовы к восьми? Если да, то я заведу мальчиков.

Фентон тяжело поднялся с табурета, аккуратно протирая от тона место под фальшивую бороду.

– К вашим услугам! – вскричал он с тщательно отработанным жестом и добавил, будто только сейчас об этом подумав: – К девушкам вы заглядывали, проверили, одеты ли они?

– Нет, не заглядывал, – сухо отозвался мистер Уорвик.

– Ну хорошо, я сам проверю. Джордж, собирай первый выход.

Мистер Уорвик просиял:

– Так я могу сказать мисс Эймери, чтобы играла увертюру?

Фентон кивнул, и молодой мистер Уорвик поспешил в зал давать знак пианистке. Мистер Лоуз, преподаватель французского, стоял у дверей зала, сдерживая тех учеников, что еще не сидели со своими родителями. Увидев сигнал Уорвика, он выпустил своих подопечных, которые бросились в передние ряды и расположились на низких скамейках. Школьная прислуга вместе с немногими приехавшими шоферами заполнила задние ряды.

Девушки были уже готовы, даже ждали у бокового выхода на сцену, где Фентон их и нашел, заглянув сперва в пустую гримуборную.

– Все в порядке, дорогая? – спросил он у жены.

– Ну, если у тебя называется порядком гримироваться в двухфутовом квадратном ящике, набитом грязными крикетными туфлями, то да. Но тогда не спрашивай, что у меня с волосами, потому что я этого не знаю, я их не видела в зеркальце размером с почтовую марку при односвечевой лампочке под самым потолком.

– Надо было открыть дверь и впустить дневной свет. Думаю, обычно ее не закрывают. Насчет волос не волнуйся, дорогая, потому что они прекрасны. Ты же знаешь, что больше всего ты нравишься мне в роли Оливии.

Девушки, игравшие роли Виолы и Марии, приподняли брови и отодвинулись. Боб с ума сходил по собственной жене, этой шипящей мелкой кошке. Она то и дело устраивала им невыносимую жизнь и была посредственной актрисой. Когда у них будет ее опыт…