Энн Перри - Смертная чаша весов

— Но не с Гизелой. А вот этого он не понимал. Однако понимала она! Гизела всегда была большей реалисткой, чем он.

— Итак, несчастный случай, — поторопил сыщик собеседницу.

— Его отвезли обратно в Уэллборо-холл, — возобновила она рассказ. — Вызывали, естественно, врача. Но я не знаю, что он говорил. Знаю, что сказали мне.

— А что сказали вам?

— Что у Фридриха сломано несколько ребер, а также — в трех местах — правая нога и правая ключица, и что серьезно повреждены внутренние органы.

— И прогноз?..

— Извините?

— Как врач оценивал возможность и темп выздоровления?

— Как медленное, однако он не считал, что его жизнь находится в опасности, если только нет еще каких-нибудь серьезных повреждений, которые он еще не установил.

— Сколько лет было Фридриху?

— Сорок два.

— А Гизеле?

— Тридцать девять. А что?

— Не очень он был молод для такого тяжелого падения.

— Но он умер не в результате полученных травм. Его отравили.

— Откуда вы знаете?

В первый раз за время разговора графиня заколебалась.

Уильям ждал, не сводя с нее пристального взгляда, и немного погодя она снова, едва заметно, пожала плечами.

— Если б я могла это доказать, то сразу обратилась бы в полицию. Я знаю это, потому что знаю этих людей. Я наблюдала за ними много лет. Я видела, как развивается замысел. После его смерти Гизела разыгрывает роль убитой горем вдовы очень хорошо… слишком хорошо, и находится в центре всеобщего внимания, а она это очень любит.

— Да, это может быть лицемерием, это может отвращать, но это еще не свидетельствует о преступлении. А говорит о том, что вы просто убедили себя, в соответствии с вашим о ней представлением.

Наконец Зора опустила глаза.

— Я знаю, мистер Монк. Я все время находилась в доме. Я видела всех, кто приходил и уходил. Я слышала, о чем говорят люди, и видела, как они переглядываются. Я причастна к придворной жизни с самого детства, поэтому знаю, что произошло, но у меня нет ни малейшего доказательства. Гизела убила Фридриха из страха того, что он наконец прислушается к голосу долга, отправится домой и возглавит борьбу против объединения с остальной Германией. Вальдо этим заняться не захочет, а других попросту нет. Фридрих вполне мог рассчитывать взять Гизелу с собой, но она-то знала, что герцогиня этого никогда не позволит, даже на краю распада или войны.

— А почему Гизела выжидала неделю? — спросил Уильям. — Почему бы ей тогда не убить его сразу? Это было бы менее рискованно, а смерть в глазах окружающих выглядела бы более понятной…

— Не было необходимости убивать, если он все равно должен был умереть, — ответила графиня, — и, кстати, сначала все мы думали, что он умрет.

— А почему ее так сильно ненавидит герцогиня? — с испытующим видом задал детектив следующий вопрос.

Он сам не мог вообразить себе такую непреодолимую страстную ненависть, которая затмила бы даже собственные последствия для страны. Была ли такая ненависть прирожденным качеством герцогини или же ее возбуждало нечто в натуре самой Гизелы? Она зажгла пламенное чувство любви у Фридриха и столь же пламенную ненависть Ульрики. Так же, как, очевидно, и в этой необыкновенной на вид женщине, сидящей перед ним в своей причудливо-странной комнате с пламенеющей шалью и незажженными свечами.

— Не знаю. — В голосе фон Рюстов прозвучало легкое удивление, а взгляд ее устремился куда-то вдаль, словно видел зримое только ей. — Меня это тоже часто удивляло, но я никогда не слышала объяснений, почему она ее так ненавидит.

— А есть у вас какие-нибудь соображения насчет яда, который, как вы полагаете, использовала Гизела?

— Нет. Но Фридрих умер внезапно. Он стал бредить, начался озноб, и принц впал в кому — так рассказывала Гизела. Слуги, которые были при больном, это подтвердили. И, конечно, врач тоже.

— Ну, это могло быть от десятка причин, — сказал Монк мрачно. — От множества ушибов. Могло начаться внутреннее кровотечение.

— Естественно! — ответила Зора с некоторой язвительностью. — А вы чего ожидали — явных симптомов отравления? Гизела — эгоистичная, жадная, тщеславная и жестокая женщина, но она не дура.

Лицо графини выражало теперь непримиримую ярость и ужасающее чувство утраты, словно нечто драгоценное выскользнуло из пальцев у нее на глазах и она отчаянно силилась вернуть утраченное. Черты лица, которые показались сыщику очень красивыми, когда он только увидел ее, теперь стали слишком тяжелыми, взгляд — чересчур проницательным, а рот исказила гримаса боли.

Уильям встал.

— Благодарю за откровенные ответы, графиня фон Рюстов. Сейчас я отправлюсь к мистеру Рэтбоуну, чтобы обсудить, какие следующие шаги мы должны предпринять.

И только выйдя на улицу и снова увидев солнечный свет, сыщик вспомнил, что на этот раз, говоря о Рэтбоуне, забыл прибавить к его имени титул.

— Не могу понять, почему вы взялись за это дело, — резко сказал он Оливеру, давая ему отчет о своем визите час спустя.

Все клерки уже ушли домой, и вечерний свет позолотил стекла окон. Движение снаружи на улице было таким же шумным, колеса экипажей едва не задевали друг друга, кучера неторопливо покрикивали, а лошади нервничали и выбивались из сил, и в воздухе остро пахло навозом.

Рэтбоун тоже едва сдерживался, хорошо осознавая, что он, возможно, ошибается в выборе.

— Вы хотите дать мне понять, что расследование данного дела выше ваших возможностей? — холодно осведомился он.

— Если б я так думал, то так и сказал бы, — ответил Монк, усаживаясь без приглашения. — Разве я хоть раз на вашей памяти говорил экивоками?

— Вы хотите сказать «говорили тактично»? — вскинул брови адвокат. — Никогда. Ладно, извините. Я задал необязательный вопрос. Вы будете расследовать ее заявление?

Сыщик не ожидал вопроса «в лоб» и несколько утратил самоуверенность.

— Каким образом? Вряд ли я смогу допросить принца Уэльского, — отозвался он.

Рэтбоун, казалось, удивился.

— А какое отношение ко всему этому имеет принц Уэльский?

— В день, когда произошел несчастный случай, все тамошнее общество ожидало его к ланчу. Графиня, что же, вас в это не посвятила? — съязвил Уильям.

— Нет. — Оливер неприязненно посмотрел на него. — Очевидно, потому, что сочла это не относящимся к делу. Если, конечно, вы не думаете, что падение с лошади было кем-то подстроено…

— Нет, не думаю. Напротив, даже графиня совершенно уверена, что это случайность. Она считает, что Гизела отравила Фридриха, хотя и не знает, каким образом и каким ядом, и имеет только самое общее представление о том, зачем она это сделала.

Рэтбоун улыбнулся, слегка оскалившись.

— Она провела вас, Монк, — иначе вы цитировали бы ее слова более точно. Она прекрасно знает, зачем и почему. Существовала большая вероятность, что Фридрих может вернуться на родину без Гизелы, разведясь с нею во имя высших интересов страны. И тогда она бы перестала быть одной из самых блестящих романтических героинь века, к тому же титулованной, богатой и вызывающей всеобщую зависть. Вместо этого принцесса превратилась бы в разведенную жену, потеряла бы независимое положение и вызывала бы жалость прежних друзей. Не надо большого полета воображения, чтобы понять чувства женщины, стоящей перед такой альтернативой.