Энн Перри - Брат мой Каин

С этими словами она вошла в камеру, задев Рэтбоуна плечом. Он вновь надел сюртук, в котором, оставшись без сорочки, выглядел теперь довольно странно.

Некоторое время мисс Лэттерли стояла неподвижно, глядя на скорчившееся тело Кейлеба Стоуна. Спустя несколько секунд она чуть нахмурилась, а потом, тяжело вздохнув, выпрямилась и вышла из камеры. Взгляд ее встретился со взглядом Оливера.

– Что вы собираетесь делать? – тихо спросила она.

– Поеду домой и надену рубашку, – ответил юрист, криво усмехнувшись. – Мы больше ничего не сможем сделать, дорогая. Теперь нам некого обвинять или защищать. Если миссис Стоунфилд попросит меня проследить за тем, чтобы ее мужа официально признали умершим, я, конечно, этим займусь. Но сначала нам предстоит покончить с этой историей, что, как мне кажется, и сделает судья, когда суд вновь соберется завтра утром.

– Тебя что-то беспокоит? – неожиданно спросил Монк, пристально посмотрев на Эстер. – Что именно?

– Я… Я не совсем уверена… – Медсестра сосредоточенно нахмурилась, но, похоже, не собиралась добавить что-либо еще.

– Тогда давайте поедем ко мне и пообедаем, – предложил ей Рэтбоун, жестом приглашая сыщика тоже присоединиться к ним. – Конечно, если вам не нужно возвращаться к леди Рэйвенсбрук или опять ехать в Лаймхаус.

– Нет. – Мисс Лэттерли покачала головой. – Эпидемия теперь пошла на убыль. К нам уже два дня не поступает новых больных, а многие из тех, кто заболел раньше, начали поправляться. Я… Мне бы хотелось как следует подумать о том, что случилось с Кейлебом Стоуном.

Прежде чем вновь посвятить себя интересующему их делу, все трое насладились исключительно вкусным обедом. Дом Рэтбоуна с его подчеркнуто скромной обстановкой, выдержанной в стиле начала века, встретил их теплом и тишиной. Ряды великолепных стульев времен Регентства [7]придавали комнатам уют и создавали впечатление обширного пространства.

Эстер не предполагала, что ей вообще захочется есть, но когда им подали обед, в приготовлении которого ей не пришлось принимать абсолютно никакого участия, она, неожиданно для себя самой, убедилась, что как следует проголодалась.

Покончив с последним блюдом, хозяин дома откинулся на спинку стула и устремил взгляд на сидящую напротив девушку.

– Так что же вас все-таки беспокоит? – спросил он. – Вы опасаетесь, что это не самоубийство? Но даже если так, какое это имеет значение? Кто выиграет от того, что мы это докажем, даже если такое окажется нам под силу?

– С какой стати он покончил с собой именно сейчас? – спросила мисс Лэттерли, мысленно перебирая теснившиеся у нее в голове впечатления и вспоминая раны, которые она только что видела, а также маленький, очень острый нож, напоминающий скальпель, кончик которого вонзился Кейлебу в шею, а серебряная рукоятка поблескивала в окружавшей труп луже крови. – Ведь адвокат еще не начинал его защищать!

– Может, это заранее казалось ему безуспешным? – предположил Монк.

– Очень маловероятно, – тут же ответил Рэтбоун.

– Что, если он свел счеты с жизнью, не выдержав угрызений совести? – предположила медсестра. – Их могли пробудить у него показания свидетелей. Или, что более вероятно, они вновь стали преследовать его, когда он увидел, как страдает Рэйвенсбрук и, конечно, Женевьева.

– Женевьева? – У Уильяма удивленно приподнялись брови. – Он ее ненавидел! Она для него олицетворяла все то, что он так презирал в Энгусе, – приятная, благочестивая жена, вечно улыбающаяся и благодушная, не имеющая абсолютно никакого понятия о той ужасной жизни, которую он вел, о нищете, лишениях и грязи.

– Вы ничего не знаете о Женевьеве, да? – Посмотрев на обоих собеседников, Эстер по выражению их лиц убедилась, что до них совершенно не доходит смысл ее слов. – Нет, вам, конечно, ничего о ней не известно. Она выросла в Лаймхаусе…

Оливер не смог скрыть своего удивления. Слушая гостью, он сидел не двигаясь и чуть приоткрыв рот.

Сыщик, в противоположность ему, недоверчиво хмыкнул и коротко взмахнул рукой, словно отметая такое предположение, как совершенно нелепое, толкнув при этом локтем пустой винный бокал, так что тот со звоном ударился о другой, стоящий рядом.

– Да, это действительно так! – упрямо заявила мисс Лэттерли. – Я провела в Лаймхаусе почти месяц и познакомилась с людьми, знавшими ее в детстве. Они хорошо ее помнят. Раньше ее звали Джинни Мотсон.

Теперь пришел черед удивиться Монку. Эта новость произвела на него столь ошеломляющее впечатление, что его лицо, казалось, потеряло всякое выражение.

– Я полагаю, вы бы не стали этого утверждать, не будучи абсолютно уверенной на этот счет, – угрюмо заметил Рэтбоун. – Это точно не какая-нибудь сплетня?

– Нет, конечно, нет, – ответила Эстер. – Женевьева рассказала обо всем сама, когда убедилась, что я кое о чем догадываюсь.

Несколько минут собеседники сидели молча, обдумывая столь удивительное известие. Дворецкий тем временем убрал со стола посуду и подал портвейн, предложив бокалы Монку и Рэтбоуну. Учтиво поклонившись мисс Лэттерли, он тем не менее не подал ей вина. Ее присутствие здесь явно вызывало у него недоумение, из-за чего выражение его лица казалось несколько озадаченным.

– Это объясняет довольно многое, – заявил, наконец, Уильям. – Прежде всего, ее страх перед бедностью. Ни одна женщина, которой не пришлось жить в нищете, не станет бояться ее так, как она. Я принял это за обычную любовь к удобствам, и теперь я рад, что ошибся.

Эстер не смогла сдержать улыбки. Она знала, сколь уязвимым становился сыщик, когда речь заходила о некоторых дамах. Незадолго до этого ей пришлось убедиться в том, что он на удивление плохо разбирается в женском характере, однако медичка предпочла не упоминать о том случае, казавшемся ей слишком деликатной темой.

– Тогда Энгус или, может быть, Кейлеб научили ее держаться и разговаривать, как настоящая дама, – высказал предположение Рэтбоун. – Если эта заслуга принадлежит Кейлебу, могло получиться так, что именно из-за нее его соперничество с Энгусом переросло в ненависть. Она познакомилась с Энгусом, когда тот пришел к брату, и полюбила его, – или, возможно, что выглядит менее привлекательно, поспешила за него ухватиться, увидев шанс выбраться из нищеты и убожества Лаймхауса.

– Вы считаете, что раньше Кейлеб любил ее? – спросила мисс Лэттерли, приподняв брови. – Испытывал к ней настолько сильное чувство, что решил убить Энгуса, чтобы она принадлежала только ему, а потом, увидев ее в суде, почувствовал такие угрызения совести, что предпочел покончить с собою, не дожидаясь его окончания? А лорд Рэйвенсбрук не стал ему мешать и теперь готов держать истинные обстоятельства их встречи в тайне? Нет. – Девушка резко покачала головой. – По ее словам, она никогда не поддерживала близких отношений с Кейлебом, и я ей верю. Ей было незачем врать, и она, по-моему, всегда говорила правду. Как бы то ни было, в таком случае его самоубийство не имеет смысла. Если бы ваше предположение соответствовало истине, он бы написал заявление, которое собирался сделать, для чего и попросил принести бумагу и чернила. Если, конечно, милорд Рэйвенсбрук не взял его письмо потом. Только зачем ему это нужно?