Энн Перри - Брат мой Каин

– Мне поручили сложное дело, – наконец ответил Уильямс. – У вас есть время выслушать меня? Это займет не больше десяти минут. Вам хотя бы изредка нужно отдыхать. Присядьте и съешьте пирожок.

– У тебя останется один для Кристиана? – спросила леди Дэвьет, чуть надкусив пирожок, который она только что взяла. – А для Эстер и Энид? И еще для Мэри, конечно…

– Я не знаю, кто здесь Энид, а кто – Мэри, – ответил Монк, – но я угостил молодую женщину с длинными волосами, которая решила, что я принес ведра.

– Это и есть Мэри. Отлично. Она, бедняжка, едва держится на ногах от усталости. Так у тебя есть еще пирожки? Если нет, я поделюсь с кем-нибудь моим.

– Есть. – Сыщик развернул газету. – Здесь еще целых четыре.

Торопливо улыбнувшись, Калландра взяла пирожки и понесла их каким-то людям в глубине склада, чьи фигуры Уильям с трудом различал в полумраке. Худощавая, очень стройная женщина с прямыми плечами и приподнятым подбородком оказалась его старой знакомой Эстер. Монк узнал бы ее по фигуре где угодно. Никто другой не сумел бы держаться с такой осанкой, как она. Единственный среди них мужчина был не кем иным, как Кристианом Беком, едва достигавшим среднего роста, узкоплечим и вместе с тем сильным. Еще одна женщина показалась Монку похожей на кого-то, с кем он совсем недавно встречался, однако плохое освещение, выбивающийся из плит дым и разъедающие глаза испарения не позволяли ему определить, кто же это.

Калландра вернулась обратно, доедая пирожок, пока тот не успел остыть. Она провела своего друга в небольшую боковую комнату, где раньше, когда здание использовалось по своему первоначальному назначению, вероятно, находилась контора. Теперь там стоял стол с лежащей на нем грудой одеял, три запечатанные и одна наполовину пустая бутылки джина, несколько бочонков с уксусом и плоская бутыль с венгерским вином. На двух ветхих стульях тоже были навалены одеяла. Сбросив их на пол, леди Дэвьет предложила Монку присесть.

– Зачем вам джин? – поинтересовался он. – Чтобы залить горе?

– Тогда бы мы распечатали все бутылки, – печально ответила женщина. – Расскажи мне о твоем деле.

Сыщик некоторое время раздумывал, стараясь решить, что говорить о Женевьеве. Возможно, ему следовало сообщить Калландре одни лишь факты, опустив при этом свои собственные впечатления.

– Мы промываем в джине некоторые предметы, – ответила, наконец, собеседница на его вопрос. – Спирт в этом смысле лучше воды, особенно если ее берут из здешних колодцев. Полы мы им, конечно, не моем – для этого у нас есть уксус. Я имею в виду тарелки и ложки.

Такое объяснение вполне удовлетворило Монка.

– Дело… – проговорил, наконец, он, грузно опустившись на один из стульев, который, закачавшись под тяжестью его тела, немного покосился набок.

Детектив осторожно пересел на другой, который выдержал его вес, хотя и издал угрожающий скрип.

– Пропал один мужчина, бизнесмен, владелец процветающего дела и пользующийся всеобщим уважением, – начал Уильям. – У него, судя по всему, хорошая семья, пятеро детей… Ко мне обратилась его жена.

Калландра смотрела на него, не проявляя пока сколько-нибудь заметного интереса.

– По словам жены, у него есть брат, – продолжил Монк, чуть заметно улыбнувшись, – полная ему противоположность. Он жестокий, безжалостный и живет где-то неподалеку отсюда…

– В Лаймхаусе? – удивленно спросила Дэвьет. – Почему именно здесь?

– Видимо, он сам так захотел. Он живет сам по себе, получая иногда подачки от Энгуса – так зовут его пропавшего брата. Несмотря на то что они столь разные люди, Энгус не захотел прекращать с ним отношений, хотя его жена утверждает, что он боялся Кейлеба.

– Значит, Энгус – это тот, кто пропал?

Огонек стоявшей на столе свечи вдруг замигал. Свечку воткнули в пустую бутылку из-под джина, и теперь по стеклу стекали капли сала.

– Да. Его жена очень опасается, что Кейлеб убил ее мужа. По-моему, она просто убеждена в этом, – рассказал детектив.

Калландра нахмурилась.

– Ты сказал, Кейлеб? – Она машинально протянула руку и поправила свечу.

– Да. А что? – спросил Монк.

– У него необычное имя. Не то чтобы совсем неизвестное, но и не слишком распространенное. Всего несколько часов назад мне рассказали об одном жестоком человеке по имени Кейлеб Стоун, который живет в этом районе. Он изувечил мальчишку и порезал лицо женщине.

– Это он и есть! – тут же заявил Уильям, чуть подавшись вперед. – Брат Энгуса Стоунфилда. Но Кейлеб запросто мог укоротить собственную фамилию, отбросив ее вторую половину. Все это очень похоже на то, о чем говорила Женевьева. – Сказав эти слова, Монк неожиданно осознал, как ему до сих пор хотелось, чтобы его предположение оказалось ошибочным, а представление Женевьевы о девере – неверным. Но теперь всем сомнениям наступил конец.

Миссис Дэвьет покачала головой.

– Боюсь, если все это так, твоя задача окажется не только важной, но и исключительно трудной, – заметила она. – Возможно, Кейлеб Стоун действительно виновен, но это будет очень тяжело доказать. Здесь его мало кто любит, но страх перед ним может заставить людей молчать. Я думаю, ты уже проверил более обычные причины его исчезновения?

– Как деликатно сказано, – заметил сыщик довольно резко. Раздражение у Монка вызывала не сама Калландра, а сложившиеся обстоятельства и собственное бессилие. – Вы имеете в виду долг, кражу или другую женщину?

– Что-то в этом роде…

– Они кажутся мне маловероятными, хотя я и не сбрасываю их полностью со счетов. Я проследил за всеми его передвижениями в тот день, когда его видели в последний раз. Он добрался до Юнион-роуд – это примерно в миле отсюда.

– Ах…

Прежде чем Уильям успел еще что-то сказать, он краешком глаза заметил какое-то движение и, обернувшись, увидел стоявшую в дверях Эстер. Хотя до этого он уже видел ее издали в полумраке склада, эта встреча лицом к лицу оказалась для него неожиданной. Сыщик, наверное, не меньше дюжины раз обдумывал, что скажет ей, когда они увидятся, и как сделает вид, словно между ними ничего не изменилось после решения суда в Эдинбурге. Сейчас, обратив взор к прошлому, Монк неожиданно ощутил желание вновь вернуться в те, несомненно лучшие для них, времена. Им обоим с трудом удавалось держаться так, будто бы тогда ничего не произошло. Если мисс Лэттерли вновь вспомнит о Фэррэлайнах, Уильям вполне сумеет это понять, хотя эта тема способна вызвать у нее прилив самых разных чувств, и ему не следует забывать об этом.

Она, наверное, не станет напоминать ему, как они оказались запертыми в небольшой комнате, словно в ловушке, или о том, что тогда произошло между ними. Это будет настолько бестактно, что для ее слов не найдется оправдания. Мисс Лэттерли должна понимать, что тот порыв был вызван прежде всего сознанием того, что их ждет неминуемая смерть, а не каким-либо глубоким чувством, способным сохраниться в дальнейшей жизни. Упоминание о том случае поставит их обоих в неловкое положение и причинит им боль.