Энн Перри - Брат мой Каин

Губы Майло двигались едва заметно, однако тон, с которым он произнес слово «медсестра», выдал его отношение к представительницам этой профессии. Образ медицинской сестры, как правило, ассоциировался с самыми непривлекательными женскими качествами. Сестер часто обвиняли в пьянстве и непорядочности, а кроме того, было принято считать, что их внешность не позволяла им заняться таким куда более доходным ремеслом, как проституция. По роду их обязанностей медсестрам главным образом приходилось мыть полы и выносить помои, а иногда менять повязки и стирать белье. Настоящим лечением пациентов занимались врачи, не говоря уже о принятии решений о методах лечения, обработке ран и назначении лекарств.

Конечно, с тех пор, как Флоренс Найтингейл прославилась во время Крымской войны, многие убедились, что медсестры вовсе не такие, как им казалось раньше, однако этот случай считался скорее исключением, чем правилом, а лорд Рэйвенсбрук явно принадлежал к числу скептиков. Было ясно, что он не станет открыто оскорблять Эстер, если она сама не подаст к тому повода, но смотрел он на нее точно так же, как смотрел бы на Мэри или любую другую из тех женщин из Ист-Энда, которые помогали ухаживать за тифозными больными. Мисс Лэттерли ощутила, как все тело у нее напряглось, а челюсти плотно сжались от гнева. Какой бы невежественной и нечистоплотной ни оставалась Мэри, она отличалась состраданием и заслуживала гораздо большего уважения со стороны таких людей, как стоящий перед нею аристократ.

Отвечая на его вопрос, Эстер заставила себя еще больше выпрямиться.

– Да. – Она не стала добавлять слово «сэр». – Я получила эту профессию в Крыму, вместе с мисс Найтингейл. У меня в семье не одобрили мой выбор, в чем нет ничего необычного. По мнению родственников, мне следовало остаться дома и выйти замуж. Однако меня не привлекало такое будущее.

По выражению лица Рэйвенсбрука девушка догадалась, что он не проявляет ни малейшего интереса к обстоятельствам ее жизни и причинам, побудившим ее сделать такой выбор, но в то же время относится к ней с невольным уважением. Упоминание о Крыме внушало доверие, и Майло не мог этого отрицать.

– Понятно, – кивнул он. – Вам, вероятно, приходилось иметь дело с тифозными больными и раньше, а не только в Лаймхаусе?

– К сожалению, да.

Лорд чуть приподнял черные брови, напоминавшие ровную линию над глубоко посаженными глазами.

– К сожалению? – переспросил он удивленно. – Разве вас не радует, что вы приобрели определенный опыт?

– Его не назовешь приятным. На моих глазах умерло слишком много людей, тех, кто этого совершенно не заслуживал.

Лицо Рэйвенсбрука вновь сделалось непроницаемым.

– Мне безразличны ваши убеждения, мисс… мисс Лэттерли. Для меня важно лишь то, способны ли ухаживать за моей женой и желаете ли этим заниматься.

– Конечно, у меня есть такое желание. А мои способности не превосходят способностей остальных.

– Тогда нам остается только обсудить размер вашего вознаграждения.

– Я считаю леди Рэйвенсбрук своей подругой, – ответила Эстер ледяным тоном. – Поэтому я не требую вознаграждения.

Возможно, она пожалеет об этом позже, пришло ей в голову уже после того, как эти слова были произнесены. Лишние деньги ей, несомненно, не помешали бы, но отказав ему сейчас, она почувствовала огромное удовлетворение, ради которого потом стоит терпеть холод и недоедание.

Такой ответ оказался для ее собеседника совершенно неожиданным. Мисс Лэттерли убедилась в этом, посмотрев ему в лицо: Майло окинул взглядом ее испачканную мятую одежду далеко не лучшего качества, изможденное лицо и растрепавшиеся волосы, и губы у него чуть дрогнули от удивления.

– Я ваш должник, – признал Рэйвенсбрук. – Дингл займется стиркой белья и будет готовить и приносить вам любую еду, которую вы пожелаете, но поскольку ей приходится иметь дело с остальной прислугой, она не станет входить в комнату, где лежит больная. Я обязан сделать все возможное, чтобы болезнь не распространилась в моем доме, а потом бог еще знает где.

– Конечно, – бесстрастно ответила Эстер, мысленно поинтересовавшись, не боится ли он за себя настолько, что тоже не станет входить в спальню к заболевшей жене.

– Нам придется поставить кровать в туалетной комнате, чтобы вы могли там отдыхать, – продолжал хозяин дома. – Если вы хотите, мы пошлем кого-то к вам домой за вашей одеждой. А если вас это не устраивает, Дингл наверняка найдет для вас что-нибудь. У вас почти такая же фигура, как у нее.

Вспомнив служанку Энид с ее изможденным лицом и нарочито некрасивой одеждой, медсестра нашла подобное сравнение не слишком лестным. Однако, с другой стороны, Дингл казалась довольно симпатичной женщиной, несмотря на столь суровый вид. Поэтому Эстер, наверное, не следовало слишком переживать.

– Спасибо, – коротко ответила она. – Боюсь, дома у меня мало что найдется. Я так долго оставалась в Лаймхаусе, что мне было некогда даже постирать белье.

– Так я и думал. – При упоминании о Лаймхаусе лицо лорда напряглось, и теперь вид его лучше всяких слов выражал неодобрение того, чем занималась его жена. Впрочем, он, наверное, никогда не стал бы высказывать свое недовольство вслух. – Значит, мы договорились? Вы будете находиться здесь столько, сколько понадобится. – Эти слова Майло произнес безапелляционным тоном, и, как ему казалось, разговор можно было считать законченным.

– За нею, скорее всего, придется постоянно ухаживать, – заметила Эстер. – И по ночам тоже, когда у нее наступит кризис.

– Вы хотите сказать, что вам одной это не под силу, мисс Лэттерли?

До слуха девушки донеслись глухие отзвуки шагов. Позади кто-то пересек прихожую, а потом прошел в другую комнату.

– Да, – твердо заявила она. – Особенно если учесть, что мне, в силу моего долга, необходимо появляться в больнице в Лаймхаусе. Я не могу оставить леди Калландру одну без профессиональной помощи.

Лицо хозяина на мгновение исказила вспышка гнева, и он недовольно потянул носом.

– Моя жена дороже для меня гораздо больше, мисс Лэттерли, чем десяток бедняков из Ист-Энда, которые, я почти не сомневаюсь, все равно умрут, если не на этот раз, то потом от чего-нибудь еще, – жестко ответил он. – Если вы хотите получить вознаграждение, пожалуйста, скажите о вашем желании. В том, что человек получает деньги за собственный труд, нет ничего предосудительного.

Эстер сдержалась, чтобы не ответить ему так, как ей хотелось, хотя это далось ей не без труда. Она слишком устала, чтобы обращать внимание на такие банальности, как высокомерие и несправедливость суждений.

– Она, как человек, тоже дороже для меня, милорд, – проговорила мисс Лэттерли, не опуская глаз. – Но соображения долга могут преобладать над чувствами одного человека в отношении другого и тем более его личными желаниями. Я думаю, вы относитесь к этому не менее серьезно, чем я. Я медсестра и не стану бросать одного пациента ради другого, как бы тепло к нему ни относилась.