Элизабет Джордж - В присутствии врага

— Для рассеивания сомнений мистера Сент-Джеймса, — прокомментировал Лаксфорд, вытиравший пальцы, — мы рассеиваем его сомнения.

Ругнувшись себе под нос, Стоун все же подошел и тоже позволил взять у себя отпечатки пальцев.

Закончив с этим, Сент-Джеймс принялся за магнитофон. Сначала он осмотрел его в свете фонарика, ища явные отпечатки, видные под определенным углом зрения. Вынул из магнитофона кассету и тоже осмотрел. На свету ничего не обнаружилось.

Под взглядами двух папаш, стоявших по другую сторону стола, Саймон окунул кисть в порошок — oн выбрал красный, как больше всего контрастировавший с черным магнитофоном — и посыпал магнитофон, сначала одну сторону, потому другую.

— Его как следует протерли, — сделал вывод Сент-Джеймс, когда порошок не выявил никаких отпечатков.

То же самое он проделал и с крохотной кассетой. И снова — ничего.

— И какие же сомнения мы рассеяли? — резко спросил Стоун. — Он не дурак. Он не собирается оставлять свои отпечатки.

Сент-Джеймс утвердительно хмыкнул.

— Вот-вот. Это мы и прояснили. Он не дурак. — Саймон положил магнитофон на стол нижней стороной вверх. Снял крышку с отделения для батареек и отложил в сторону. Осторожно, с помощью скальпеля, Сент-Джеймс вынул и батарейки и разложил их на листе белой бумаги. Взял фонарик и посветил им на обратную сторону крышки и на сами батарейки. И улыбнулся увиденному. — По крайней мере, не круглый дурак, — заметил он. — Однако ж мало кто может предусмотреть все.

— Отпечатки? — спросил Лаксфорд.

— Один очень четкий на крышке. Несколько фрагментарных на батарейках.

Он снова воспользовался порошком. Его гости молча смотрели, как он присыпает отпечаток, осторожно распределяет порошок кисточкой и, дунув, удаляет излишки. Не отрывая любовно-изучающего взгляда от проступивших рисунков, Сент-Джеймс взял клейкую ленту. С крышкой работать будет легко. С батарейками посложнее.

Он аккуратно наложил прозрачную ленту на отпечатки, следя, чтобы не осталось пузырьков воздуха. Нажал сильнее — большим пальцем на крышку и ластиком карандаша на батарейки. Одним движением снял ленту и прилепил ее к карточкам, вынутым из шкафа. Быстро надписал их.

Сент-Джеймс сосредоточился на отпечатке, взятом с обратной стороны крышки отделения для батареек. Обратил внимание на то, как загибаются папиллярные линии, и сказал:

— Большой палец, правая рука. Про остальные сказать труднее, потому что они фрагментарные. Думаю, указательный и большой пальцы.

Сначала Сент-Джеймс сравнил их с отпечатками Стоуна. Он воспользовался лупой скорее ради пущего эффекта, потому что сразу увидел, что это не его пальцы. Обратился к отпечаткам Лаксфорда — с тем нее результатом.

Стоун, казалось, прочел по лицу Сент-Джеймса, к какому тот пришел выводу.

— Ничего удивительного. Он в этом деле не один. Иначе невозможно.

Сент-Джеймс не стал отвечать сразу нее. Вместо этого взял образец почерка Лаксфорда и сравнил с записками, полученными им и Ив Боуэн. Не торопясь рассмотрел буквы, расстояние между словами, мелкие особенности. И снова не увидел ничего общего. Подняв голову, Сент-Джеймс сказал:

— Мистер Стоун, я взываю к вашему разуму, потому что вы — единственный, кто в состоянии воздействовать на вашу жену. Если магнитофонная запись не убедила вас в неотложности…

— Господи боже. — В голосе Стоуна прозвучало скорее изумление, чем гнев. — Он и вас поймал. Но что тут удивляться. Это же он вас нанял. Так чего же еще нам ожидать, как не вашего подтверждения, что он в этом не замешан?

— Ради бога, Стоун, проявите благоразумие, — взмолился Лаксфорд.

— Я очень даже благоразумен, — ответил тот. — Вы решили погубить мою жену и нашли средство это сделать. Равно как и помощников, чтобы это осуществить. Все здесь, — резким движением большого пальца он обвел комнату, — часть спектакля.

— Если вы так считаете, заявите в полицию, — сказал Сент-Джеймс.

— Разумеется. — Стоун безрадостно улыбнулся. — Вы подстроили так, чтобы у нас не было иного выхода. А всем понятно, чем нам грозит вмешательство полиции. Мы сразу же попадем в газеты. Чего и хочет Лаксфорд. Все это — письма, магнитофонная запись, отпечатки — не более чем детали плана, которому мы должны следовать и который заставит нас играть по правилам Лаксфорда. Мы с Ив на это не пойдем.

— Когда на карте стоит жизнь Шарлотты? — спросил Лаксфорд. — Господи, приятель, теперь-то вы должны понять, что нельзя допустить, чтобы какой-то маньяк ее убил.

Стоун резко повернулся к нему. Лаксфорд моментально занял оборонительную позицию.

— Мистер Стоун, послушайте меня, — вступил Сент-Джеймс. — Если бы мистер Лаксфорд хотел сбить нас со следа, он позаботился бы, чтобы внутри магнитофона не осталось ни единого четкого отпечатка пальцев. Он бы велел тщательно вытереть весь аппарат. Отпечатки указывают на то, что похититель совершил простую ошибку. Он не стал менять батарейки, когда решил записать голос Шарлотты. Он просто проверил, работают ли старые, забыв, что когда-то — как бы давно это ни было — вставлял их голыми руками. А так он действовал в перчатках. Начисто протер кассету и магнитофон. И я готов побиться об заклад, что если мы обследуем письма о похищении, — хотя, по моему мнению, времени на это у нас нет, — то обнаружим лишь отпечатки мистера Лаксфорда и мои на его письме и отпечатки вашей жены — на ее. Что ничего нам не даст, только заставит потерять драгоценные минуты и, желаете вы это слышать или нет, поставит под еще большую угрозу жизнь вашей приемной дочери. Я не предлагаю, чтобы вы убедили вашу жену позволить мистеру Лаксфорду опубликовать его статью в газете. Я предлагаю, чтобы вы убедили вашу жену позвонить в полицию.

— Все одно и то же, — произнес Стоун. Терпение Лаксфорда, похоже, лопнуло. Он стукнул кулаком по столу.

— У меня было десять лет, чтобы погубить вашу жену, — сказал он. — Десять проклятых лет, когда я мог тиснуть ее лицо на первой странице двух разных газет и до предела ее унизить. Но я этого не сделал. Вы не задумывались, почему?

— Момент был неподходящий.

— Послушайте меня! Вы сказали, что знаете, кто я такой. Хорошо. Вы это знаете. Я беспринципный тип. Мне не нужно ловить подходящий момент. Если бы я хотел обнародовать историю своих отношений с Ивлин, я бы сделал это не задумываясь. Я ее не уважаю. Ее политические убеждения мне противны. Я знаю, что она собой представляет, и поверьте мне, я бы с радостью разоблачил ее перед всем миром. Но я этого не сделал. Порой у меня чесались руки, но я этого не сделал. Так подумай, приятель. И спроси себя, почему.

— Не хотелось пачкать себя без особой нужды?

— Не одного себя.