Энн Перри - Грехи волка

Старший из Фэррелайнов судорожно сглотнул, словно горло ему сдавила крепкая петля, от которой он был не в силах освободиться. На лице у этого человека было написано такое откровенное страдание, что хотелось отвести глаза, чтобы не смущать его.

– Помочь? – недоверчиво повторил он, с отвращением взглянув на сыщика. – Вы кто – гробовщик? – Нахмурившись, он обернулся к Элестеру: – С каких это пор у нас приглашают к обеду гробовщиков?

– О господи! – в отчаянии воскликнул тот.

Кеннет побледнел и отвернулся.

Дейрдра беспомощно взглянула на окружающих.

– Он не гробовщик… – начал Квинлен.

– Обо всем этом позаботилась Гризельда, дядя Гектор, – мягко объяснила миссис Макайвор, протягивая пожилому джентльмену свой бокал с вином. – В Лондоне. Я тебе говорила, помнишь?

Взяв бокал, майор залпом выпил его и посмотрел на племянницу, с явным трудом пытаясь сосредоточиться.

– Разве? – Он громко икнул и сделал извиняющийся жест рукой. – Что-то я не…

– Пойдем, дорогой, я велю подать тебе обед. Мне кажется, ты не настолько хорошо себя чувствуешь, чтобы тебе было приятно обедать здесь, – заявила Уна.

Но Гектор опять повернулся к Уильяму:

– Тогда кто же вы, черт возьми?

Монк проявил обычно не свойственный ему такт:

– Я – представитель закона, мистер Фэррелайн. Требуется уладить кое-какие мелочи.

– А! – Казалось, на этом нетрезвый господин успокоился.

Миссис Макайвор, полуобернувшись, бросила на сыщика признательный взгляд и осторожно повлекла Гектора к выходу. К моменту ее возвращения все уже перешли в столовую и расселись по своим местам. Подали кушанья, и, пока длилась трапеза, у Монка была возможность, не тратя усилий на поддержание беседы, понаблюдать за каждым.

Припомнив, что говорил мальчишка-посыльный, он внимательно посмотрел на Дейрдру. Лицо ее ему определенно нравилось: достаточно женственное, с мягкими очертаниями щек и подбородка, изящным носом и красивыми бровями, оно в то же время оставляло впечатление решительности, без тени слабости или равнодушия. До глупости обидно, что такой женщине суждено проводить время в светских развлечениях и тратить фантастические деньги ради того, чтобы произвести впечатление на окружающих!

Конечно, сейчас она была одета в черное, как того требовал траур, и это ей шло. Однако, на строгий взгляд, ее туалет был не слишком удачен. В самом деле, по лондонским меркам, Уильям счел бы его весьма примитивным. Слухи оказались справедливыми – она была лишена вкуса. Это открытие рассердило Монка.

Повернувшись, он посмотрел на Айлиш, стараясь, чтобы она этого не заметила. Ее красота, очевидная и без рассматривания, раздражала сыщика. Меньше всего ему хотелось потакать ее тщеславию.

Впрочем, он мог не тревожиться: миссис Файф сидела, склонившись к тарелке, и всего раз или два подняла глаза, чтобы взглянуть на Байярда.

Она, естественно, тоже была в черном платье, но лучше скроенном и, безусловно, более соответствующем моде в деталях фасона. По правде говоря, ни одна лондонская красавица не смогла бы улучшить его, как бы щедро ни были оплачены подобные попытки.

Затем детектив посмотрел на Уну. Она оглядывала стол, проверяя, все ли в порядке и достаточно ли внимания проявлено к каждому из присутствующих. Уильям мог наблюдать за ней всего мгновение, пока она этого не заметила. На ней также было платье прекрасного покроя, достаточно строгое и более модное, чем у Дейрдры. Но объяснялось это вовсе не ее исключительным вкусом или особым вниманием к одежде. Совершенно очевидно: на что бы ни тратила Дейрдра свои деньги, они явно идут не на траурные туалеты.

Завтрак проходил своим чередом, сопровождаясь вежливой беседой обо всем понемногу. Когда он завершился, Кеннет, извинившись, удалился, сопровождаемый возмущенным взглядом Элестера и саркастической репликой Квинлена, а остальные вернулись в гостиную и предались делам, соответствующим духу дня воскресного. Глава семьи отправился в кабинет, чтобы заняться чтением, оставив без ответа вопрос Файфа, имеет ли он в виду Писание или какие-то иные книги. Уна и Айлиш принялись за вышивание, а Дейрдра объявила, что ей необходимо навестить больную соседку, но ее слова не вызвали никакой реакции. Очевидно, эта соседка была известна семейству и супругу Элестера приглашали к ней достаточно регулярно. Квинлен углубился в газету, не обращая внимания на осуждающие взгляды кое-кого из присутствующих, а Байярд вспомнил, что должен написать несколько писем.

Монк воспользовался полученной возможностью разыскать домашнюю челядь и расспросить ее о том дне, который провела здесь Эстер.

Это оказалось нелегкой задачей. Воспоминания слуг были затуманены и искажены известием о смерти Мэри, а также убежденностью в виновности сиделки. Все их впечатления оказались совершенно бесполезными, и оставалась лишь слабая надежда, что, по крайней мере, сами сообщаемые ими факты соответствуют истине. Хотя и в этом не было полной уверенности. Последующие события сильно повлияли на слуг, и они могли неправильно запомнить, что именно произошло в тот день.

Все были единодушны в свидетельствах о времени прибытия Эстер и ее отъезда, о том, как она завтракала на кухне, и о том, как после этого Уна повела ее знакомиться с Мэри Фэррелайн. Позже женщины вместе пили чай и вместе провели время ланча. Чем занималась мисс Лэттерли в промежутке, было неясно. Одна из горничных вспомнила, что видела ее в библиотеке, а еще кто-то из слуг сказал, что, кажется, она поднималась наверх, но настаивать на этом он не решился бы. Безусловно, медсестра отдыхала наверху после ленча. И да, конечно, она могла зайти в гардеробную миссис Фэррелайн и что угодно там сделать.

Да, горничная госпожи показывала ей вещи Мэри, ее чемоданы и, в первую очередь, ее аптечку. Это ведь по ее части, не правда ли? Ее и наняли-то для того, чтобы она давала хозяйке лекарство! Нужно же было ей показать, где оно находится!

Но никто Нору за это и не упрекает! Уильям с трудом пытался убедить в этом служанку.

Как это не упрекает? Видел бы он, как они тогда на нее смотрели! Или послушал бы, что шептали друг другу, когда думали, что она не слышит!

К пяти часам, когда начало смеркаться, Монк сдался. Впечатление у него создавалось удручающее. Ни доказать, ни опровергнуть что бы то ни было оказалось невозможно, и к тому же в свете сказанного Уной о шкатулке с драгоценностями, которую Мэри взяла с собой в вагон, это вряд ли имело особое значение.

Детектив был обескуражен. Все сведения, собранные им за три дня, выглядели невероятно расплывчатыми. С уверенностью можно было сказать лишь одно: у Эстер была возможность совершить то, в чем ее обвиняли, были необходимые для этого средства, и она лучше, чем кто-либо, знала, как ими можно воспользоваться. Был и мотив – жемчужная брошь. А вот для кого-нибудь из членов семьи такой мотив не годился.