Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)

– Но меня расстроило вовсе не это, – неожиданно и очень тихо сказала она потом.

– Не это?

– Нет, – ее голос звучал чуть слышно. Она снова повернулась ко мне, и я заметил слезы в глазах. – Просто я кое-что услышала.

Я мгновенно насторожился. Воспоминания о гибели Фогарти и прочих пугающих происшествиях последних дней внезапно заполнили мое сознание, заставив даже слова этой очаровательной девушки прозвучать зловеще.

– Это был голос, – продолжала почти беззвучно шептать она. – Я не знаю, кому он принадлежал, но я расслышала его в толпе. Он произнес странную фразу: «Дэниел Лариби убил вашего отца. А теперь вы должны убить его». – Она подняла взгляд, посмотрев на меня одновременно и вопросительно, и с мольбой о помощи. – Я знаю, что мистер Лариби отчасти повинен в смерти папы. Мне все понятно. Я отчетливо помню, как это было. Но ведь я не должна убивать его за это, верно?

Во всей сцене присутствовало нечто невыразимо печальное. Мне стало почти в буквальном смысле дурно при мысли, что теперь и Айрис оказалась втянута в подобную дикость. Я не сомневался в ее полнейшем душевном здоровье. Какой-то инстинкт, который был сильнее любых рациональных доводов, подсказывал мне: это еще одна примета злонамеренного плана, который на наших глазах кто-то приводил в исполнение. Айрис нуждалась в моей поддержке, а я сейчас мало подходил на роль надежного защитника. И все же попытался объяснить ей суть происходящего, чтобы она не впадала в ошибку. Пусть даже она слышала голос, это был всего лишь кто-то, пытавшийся запугать ее.

Но она даже удивила меня своей реакцией.

– Да, так и есть. Я не верю в существование духов или в потусторонние голоса. Здесь психиатрическая больница, а я стараюсь привести свои мысли в порядок. Хочу же только одного – чтобы меня оставили в покое. И на этот голос я бы не обратила внимания, если бы только твердо знала сама, что не следует поступить так, как мне нашептывают.

Я наговорил ей кучу глупостей, желая приободрить, но, скорее всего, психиатр из меня получился никчемный. Она казалась глубоко погруженной в свои размышления и едва ли вообще слушала меня. И начала снова работать шваброй, почти механически, чтобы отвлечься.

Мне пришло в голову перевести разговор в более жизнерадостное русло.

– Когда закончите с этим коридором, – предложил я, – попросите Ленца послать вас мыть окна во «Втором флигеле». Они, вообще-то, совершенно чистые, но мне бы очень хотелось увидеться с вами опять.

Еще не закончив фразы, я услышал шаги по коридору у себя за спиной. Айрис подняла глаза, и швабра замерла у нее в руках. Ее взгляд сосредоточенно устремился в одну точку с почти гипнотической интенсивностью.

– Вы не должны ничего рассказывать доктору Ленцу, – прошептала она взволнованно. – Особенно про тот голос. Он может тогда запереть меня в палате и даже работать не разрешит.

Я обернулся в ту сторону, куда она столь пристально смотрела. К нам приближался бородатый и богоподобно величавый доктор Ленц.

Остаток утра я провел, предоставленный самому себе, стараясь сложить вместе безумно пеструю мозаику эпизодов, которые привели к смерти Фогарти. Но меня так разозлил факт, что в это омерзительное дело оказалась втянута даже Айрис, что я никак не мог как следует сосредоточиться. Что-то подсказывало мне необходимость рассказать ее историю Ленцу. Но она так просила не делать этого, а я не мог предать ее доверия ко мне.

Только задним числом я понял, что поступил неверно. Вероятно, я мог бы предотвратить некоторые трагические события, если бы сразу обратился к руководству лечебницы. Но в конце-то концов, кем я был? Всего-навсего испуганным бывшим пропойцей, только лишь пытавшимся снова обрести почву под ногами. Мои моральные критерии к тому времени все еще оставались до известной степени искаженными.

Никому во «Втором флигеле» о смерти Фогарти не сообщили. Но несмотря на почти безупречное поведение сотрудников, их сдержанность и стремление вести себя как обычно, в воздухе витало нечто тревожное. Люди, стоящие на самом краю безумия, зачастую оказываются особенно чувствительны к малейшим изменениям атмосферы.

Билли Трент трижды спрашивал у мисс Браш, почему Фогарти сегодня не дежурит. Она отделывалась отговорками. Но я-то видел, что его такие ответы не удовлетворяют. Более того, он был словно чем-то опечален и даже ни разу не налил себе содовой воды из сифона.

Разумеется, мне пришлось пропустить обычную утреннюю разминку. Но как только мы вернулись с дневной прогулки, появился Уоррен, усталый и раздраженный. Ему временно приходилось работать в две смены, объяснил он. И одному богу известно, когда теперь удастся поспать.

Кабинет физиотерапии был заперт, но, судя по доносившимся оттуда приглушенным звукам, которые я расслышал, проходя мимо, подчиненные Грина все еще там работали. Уоррену пришлось отвести меня в спортзал, который обычно почти не использовался. Там не было необходимого для всех процедур оборудования, и он предложил мне борьбу как наиболее эффективную разновидность упражнений для разминки разных групп мышц.

И мы стали бороться. По крайней мере он. Вероятно, это и мне приносило пользу, но в тот момент впечатление складывалось противоположное. Вопреки всем заявлениям об усталости он показал мне, как человек может превращаться в живые стальные тиски.

Мы находились там одни достаточно долго, причем на значительном удалении от главной части здания. В какой-то момент он отработал на мне какой-то особенно сложный захват, который, по его словам, носил совершенно неподходящее название «колыбель». И когда он бросал меня то на спину, то на живот, порой растягивая мне ноги на манер испанской инквизиции, мной ненадолго внезапно овладел совершенно беспричинный, слепой, но почти панический страх. Наверное, то была глупость с моей стороны, но в голову стали лезть навязчивые мысли о прошлой ночи – о Фогарти и о смирительной рубашке.

Лечебные пытки длились добрых десять минут. Уоррен применял приемы гораздо более грубые, чем требовала ситуация. А причина стала мне ясна, только когда уже все закончилось. Я мягко упрекнул его за чрезмерные старания, на что он хмуро ответил:

– Что ж, вы тоже заставили меня попотеть, когда рассказали вчера копам о наших с Фогарти делах.

Меня удивила его прямота, как и откровенная грубость со мной. В конце концов, я был всего лишь хрупким пациентом, платившим за лечение немалые деньги.

– Извините, – сказал я, – но они потребовали, чтобы я выложил им все начистоту.

– Ага! А меня потом мучили вопросами битых два часа, пытаясь заставить признаться, что мы с Фогарти повздорили. К счастью, сестренка за меня вступилась, а то сидеть бы мне сейчас в тюрьме. Эти тупицы из полиции вечно хотят хоть кого-нибудь обязательно упечь за решетку.