Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)

Когда время завтрака истекло, меня обеспокоило отсутствие Геддеса. Я знал, что у него, как и у меня, выдавались очень плохие ночи. И невольно закралась мысль, что с ним тоже могло что-то случиться.

Я спросил о нем мисс Браш, когда она проводила нас в курительную, где мы должны были усвоить съеденное за завтраком, листая журналы для интеллектуалов. Мисс Браш мне не ответила. Она никогда не отвечала на вопросы, касавшиеся других пациентов. Поднеся к моей сигарете зажженную ею лично спичку, она сообщила мне об интересной статье на театральные темы в журнале «Харперс». Чтобы сделать ей приятное, я взял журнал и начал читать статью.

Когда Геддес появился, вид у него был заметно потрясенный. Он направился прямо ко мне и уселся рядом на диван. В свои тридцать с небольшим лет он походил на актера Рональда Колмана: мужественная красота, отменные манеры и усы, над формой которых, он, казалось трудился большую часть дня. Мартин много лет прожил в Америке, но сердце его навечно принадлежало Британии, хотя, если точнее, – Индии, британской колонии.

Я заметил, что у него дрожат руки, когда он подносил сигарету к спичке мисс Браш. Пришлось прямо спросить, хорошо ли ему спалось. Его удивило, что именно я завел светский, на первый взгляд, разговор, поскольку обычно пребывал в мрачной замкнутости.

– Хорошо ли мне спалось? – переспросил он на том типичном лондонском английском, которому еще совсем недавно отчаянно пытались подражать актеры с Бродвея. – На самом деле я провел отвратительную ночь.

– Мне самому этой ночью пришлось несладко, – ободряюще сказал я. – Быть может, мое поведение потревожило ваш сон?

– Да, был какой-то шум, но я не обратил на него особого внимания. – Мне показалось, что он готов пуститься в откровенности.

– Как нетрудно догадаться, обстановка здесь действует на вас угнетающе, – сделал попытку поощрить его я. – В конце концов вы один из тех, у кого в голове не винегрет, как у большинства остальных. Ваша проблема более или менее лежит в сфере физиологии.

– Вероятно, это так. – Он говорил тихим, но до странности неуверенным голосом. – Хотя ваше состояние предпочтительнее моего. Вас-то они вылечат, но о нарколепсии врачи, по-моему, сами представления не имеют. Прочитав несколько книг на медицинские темы, я знаю о ней не меньше, чем любой психиатр. Мне говорят, что какой-то винт ослаб в моей центральной нервной системе. Им представляется, что в мозгу происходит какой-то сдвиг, и ты засыпаешь по пятнадцать раз на дню, а если это сопровождается еще и каталепсией, то тело застывает, окостеневшее, как оглобля. Но они не могут ничего сделать, чтобы ты поправился. – Он посмотрел на свои руки так, словно ненавидел их за дрожь. – Я приехал сюда, потому что слышал об успехах, достигнутых Стивенсом и Морено в применении нового лекарственного препарата. Какое-то время я возлагал на них большие надежды, но их снадобье, похоже, не способствует моему выздоровлению.

– Да, должно быть, вам нелегко, – пробормотал я.

Было видно, как Геддес с досадой прикусил губу под усами, а потом удивил меня заявлением:

– Морено – это одно из типичных высокомерных ничтожеств. Ему почти невозможно ничего втолковать, если вы меня понимаете.

Я ответил, что понимаю, проявив, как мне показалось, лишь весьма сдержанный личный интерес к его случаю.

– Послушайте, Дулут, – внезапно сказал Геддес. – Прошлой ночью кое-что произошло, и если я ни с кем не смогу этим поделиться, то попросту слечу с катушек. Вы, разумеется, возразите, что мне просто приснился очередной кошмар. Но это не так. Клянусь вам, я не спал. – Я кивнул. – Я лег достаточно рано, но затем проснулся. Не знаю, который был час, но в здании стояла полнейшая тишина. Я уже снова начал дремать, когда услышал это.

– Услышали что? – спокойно спросил я.

Он провел ладонью вдоль лба типично английским томным жестом, призванным скрыть реальные эмоции.

– Я подумал, что действительно схожу с ума, – произнес он очень медленно и нарочито отчетливо. – Понимаете, мне совершенно ясно послышался собственный голос.

– Боже милостивый! – воскликнул я, мгновенно насторожившись.

– Да, да, я слышал собственный голос, который говорил: «Тебе нужно уезжать отсюда, Мартин Геддес. Нужно уезжать отсюда немедленно. Здесь произойдет убийство».

Он стиснул руки в кулаки, положил их на колени и повернулся ко мне с внезапно отразившимся на лице выражением ужаса. Рот его приоткрылся, словно он собирался еще что-то добавить, но больше не произнес ни звука. На моих глазах мышцы его лица как будто заморозило. Рот так и застыл полуоткрытым. Глаза широко распахнулись. Щеки казались одеревеневшими. Я несколько раз видел прежде, как он засыпал на ходу, но каталептический транс наблюдал впервые. Зрелище не из приятных.

Я прикоснулся к нему. Рука на ощупь показалась мне нечеловечески твердой, как из бетона. Я вдруг ощутил полную беспомощность. У меня затряслись пальцы, и дрожь не хотела униматься. Это напомнило, в каком состоянии до сих пор находился я сам.

Помогло вмешательство мисс Браш. Она оценила ситуацию и кивнула в сторону Фогарти, постоянно дежурившего рядом. Санитар поспешил к Геддесу и поднял его на руки.

Ни один мускул в теле Геддеса не дрогнул. Было удивительно наблюдать, как человека, застывшего в сидячей позе, выносили из комнаты. Благодаря смуглости лица и широко распахнутым глазам он выглядел как исполненный важности индийский факир, демонстрирующий способность к левитации.

Я вернулся к чтению журнала, чтобы успокоить нервы, когда ко мне подошел вечно витавший где-то в волнах эфира Дэвид Фенвик. Я сразу заметил привычно отстраненный и призрачный взгляд его больших глаз, разрезом напоминавших оленьи.

– Мистер Дулут, – сказал он почти шепотом. – Я крайне обеспокоен. Расположение звезд сейчас весьма неблагоприятно для всех нас, – он оглянулся через плечо, словно хотел убедиться, что ни один фантом его не подслушивает. – Прошлой ночью мне явились духи. Они пришли, чтобы предупредить меня. К сожалению, я так их и не увидел, но зато отчетливо слышал голоса. Скоро мне передадут важное сообщение.

Но прежде чем я успел задать ему хотя бы один вопрос, он отплыл от меня, глядя прямо перед собой вечно затуманенным, каким-то потусторонним взглядом.

Значит, Лариби, Геддес и я сам оказались не единственными, кто провел беспокойную ночь. В какой-то степени это даже утешало, подтверждая, что все случившееся не стало игрой моего воспаленного воображения. И все равно мне было не по себе. Воображаемые голоса не могли предсказывать убийства беспричинно. Даже в лечебнице для душевнобольных.

Я взялся за номер «Харперс», стараясь возбудить в себе тот энтузиазм в отношении театра, который так и бурлил прежде в моей крови, а теперь перестал искриться, как выдохшееся вчерашнее шампанское в бокале.