Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов

Родин покосился на товарища – тот опять все перепутал:

– Слава нам! Смерть врагам! – крикнул врач, вздымая обе руки к небу.

К ним приблизился патлатый тип с костистым нервным лицом, облаченный в подобие греческой хламиды.

– Естеж тутай по раз перший, панове? [8]– свысока бросил он визитерам.

– Да, мы прибыли с Русского Севера, а здесь впервые и рассчитываем на ваше гостеприимство, – вежливо ответил Родин.

Лохматый грек изумленно поднял брови и нагло расхохотался, не отводя взгляда от чужаков.

– Зобачь, панове, кто же пшизнана! [9]– воскликнул он, указывая пальцем на ощетинившихся гостей. – Пся крев!

– Вот только царских ищеек нам тут и не хватало, – рыкнул издалека какой-то здоровяк, напоминавший гусара из исторических романов.

– А этого москалика я видел в охранке, когда меня на допрос таскали, – добавил усач, подозрительно глядя на Максима. – На разводе филеров он правофланговым стоял!

– И агентшу с собой взяли!

Усатый молодец подскочил и замахнулся, метя кулаком в голову Родину. Но Георгий ловким тычком под ребра отправил его под столик. Максим размахнулся над головой ремнем и метко щелкнул пряжкой по зубам другому подступившему было типу. С диким воплем: «Курва-а-а-а!» – тот свалился на пол, извергая из пасти фонтан крови. Однако смелых бойцов окружали крепкие парни, и численное преимущество было за ними. Родин вытащил из трости стилет, с сожалением понимая, что это провал операции. Так им на Шароевского нипочем не выйти… Но не пропадать же ни за понюшку табаку…

Неожиданно под темными сводами зазвенел юный чистый голос:

Пожилой здоровяк загремел на весь зал, подхватив последнюю строку песни:

– Вовчас седжами беджем мы!

Драка остановилась, а Юленька продолжала звонко выводить по-польски пламенные слова «Песни польских повстанцев» Болеслава Червенского.

И каждый раз последнюю строку повторял весь зал вслед за прекрасной запевалой. Когда Юленька замолкла, ее нежданно появившийся покровитель и защитник поклонился ей и представился по-русски:

– Премного благодарен за истинное удовольствие, кое вы доставили мне и всем здесь собравшимся пением бессмертного «Красного знамени». Позвольте представиться, я – Ян Загреба, социалист. Что же привело сюда вас и ваших спутников?

Родин выступил вперед. Слегка поклонившись Загребе, он представился и молвил:

– Мы здесь по делам секретным, но в этом месте посторонних людей не бывает, смею надеяться. А потому тайн от вас хранить не станем. Что вам известно о Русском ордене?

Загреба пожал широкими плечами.

Родин, удовлетворенно усмехнувшись, продолжил:

– Да, беречь секреты наши люди умеют. Тогда я просвещу вас. Вам, как и всем истинным интеллигентам, известно, что много веков назад правящий класс руками своих приспешников – христианских святош – насадил чуждую религию для лучшего управления народными массами. Через столетия гнета, смерти и искоренения истины посвященные пронесли веру в исконных богов. На Руси издревле поклонялись владыке земли и воды – Ящеру. И как жестокие церковники ни запрещали великое празднование весны, в потаенных лесных общинах наши жрецы приносили жертвы. Так тысячелетия вершили таинства предки славян – общие для нас с вами.

– Жертвы? – спросил костистый забияка в хламиде и плотоядно облизнулся.

– Да, самых красивых, чистых и нежных девушек исстари топили в озерах, чтобы умилостивить Ящера и показать ему преданность человеческую.

– Красивый обряд! – вздохнул кровожадный грек польского разлива.

– Настало время свергнуть поработителей – и царя, и проклятую Русскую православную церковь! – загремел на весь зал Родин, воздев руки над головой. – Кто, как не вы, борцы за свободу угнетенной Польши, сможете понять нас и помочь нашему делу?!

В зале раздались одобрительные возгласы и дружные аплодисменты оратору. Загреба движением руки остановил шум и задал вопрос:

– Фронду вы поддерживаете, против угнетателей боретесь – и это замечательно. Но что же вам нужно от бедных поляков?

Родин подался вперед и с чувством произнес, стараясь выглядеть как можно более убедительным:

– Даже до заповедных мест Индии и диких уголков Африки, где мы собирали мудрости всех народов, дошли слухи о великом богоборце пане Шароевском. Знакомство с ним и его помощь были бы крайне полезны в нашей борьбе! О том мы, скромные медиумы северного братства, вас и просим.

Загреба расхохотался в замолкшем зале. Резко переменив тон, он ядовито бросил:

– Явились тут два жебрака [11]да курва с ними и тешат нас тут сказочками. Но пан Шароевский таким дурачкам завсегда рад – он любит посмеяться. За хорошую басню он вам, глядишь, и грошей отсыплет. Да, я поведаю ему о вас. – Пристально глянув на Юленьку, язвительный социалист продолжил: – Только одно я не уразумею – отчего ж вы с собой только эту девку таскаете? Разве сподручно двоим одну пользовать? Или вы ее по очереди? Отдайте ее мне, настоящему мужчине, тогда-то я и расскажу Шароевскому о вашей просьбе!

Приспешники Загребы еще не успели рассмеяться злой шутке своего предводителя, как Максим подскочил к нему и со всего маху звезданул кулаком в лицо. Могучий насмешник лишь слегка отшатнулся и утер выступившую из носа юшку. Защитника сестринской чести цепко схватили за руки поляки. Загреба загудел густым басом:

– То еще не шутка была, панове. Я тут позанятнее придумал. Толпой одного бить не по-рыцарски. Вяжите руки этому провокатору, да и мне тоже. Сейчас мы сойдемся в честном единоборстве по закону наших пращуров.

Распоряжение заправилы выполнили шустро и беспрекословно. Обоим бойцам за спиной стянули руки в запястьях широкими кожаными ремнями. В центре кабака расчистили круг, и поединок начался.

Максим наскакивал с еле сдерживаемой яростью на обидчика: бодал его головой, пинал ногами, коленями и пытался сбить с ног плечом. Грузный Загреба бил редко, но метко. Каждый его толчок отправлял на пол молодого человека, но он раз за разом поднимался. Поначалу симпатии публики были явно на стороне польского богатыря. Но бойцовый дух Максима, его неукротимость и пыл с каждым мгновением завоевывали признание. И уже через десять минут разогретые пивом и сливовицей посетители «Белого Орла» выкрикивали «Максим!» и «Загреба!» в равной пропорции.

После особо свирепой атаки юного моряка на пол упали оба борца – исчерпали силы до самого донышка. Зал одобрительно засвистел, заулюлюкал и захлопал в ладоши. Обоим помогли подняться. Запыхавшийся Загреба довольно проревел: