Майкл Иннес - Гамлет, отомсти!

Эплби сразу ухватился за представившуюся возможность:

– Боюсь, доктор Биддл, что понадобится задержать всех присутствующих еще на некоторое время. Мне очень жаль. Все срочные сообщения станут поступать по телефону, и их тотчас же передадут вам. Если вы захотите послать сообщение, обратитесь к полицейским.

Сделанная им уступка не была очень щедрой, однако Эплби извлек из нее максимум пользы. И вскоре, разумеется, Биддл вновь обрел свое прежнее добродушие. Но в то же время он продолжал настаивать на самоубийстве. Решение Олдирна застрелиться в разгар театральной постановки в Скамнуме было чрезвычайно странным. Однако больные люди часто совершают странные поступки. В то время как убийство являлось чем-то сенсационным и ужасным, а подобным вещам просто не место в Скамнуме. Что же касается жуткой гибели мистера Боуза, Биддл был явно не готов поверить в нее, пока лично в этом не убедится. С этой целью, а также для того, чтобы составить официальное заключение, его вскоре успешно спровадили в сопровождении ставшего любезным и немного развеселившегося Нейва.

Со слегка озадаченным видом Эплби двинулся к задней сцене.

– Полагаю, – сказал он, – что мечтатели с Харли-стрит и терапевты из графства Суссекс всегда недолюбливали друг друга. Но эта перебранка была явно неуместной.

– Сдается мне, что Нейв забыл многое из того, что лежит за пределами психиатрии, которая приносит ему доход. К тому же если он вел себя высокомерно и увиливал от ответа, то это привело бы Биддла в ярость.

– А кого Биддл играл в пьесе?

– Он напросился на сцену в последний момент. Мы сделали его одним из свиты.

– Да, он и так кажется второстепенной фигурой. Вот только, возможно, не обладает терпением и выдержкой придворного. А теперь, Джайлз, гвоздь программы: полицейское расследование по всем правилам науки. Однако боюсь, что вы не найдете там ничего нового.

Задняя сцена представляла собой обычное в таких случаях зрелище. В одном углу флегматичный молодой человек стоял посреди разложенных на полу фотовспышек, которыми пользуются репортеры. Со скучающим видом он протягивал их двум что-то бормотавшим и выкрикивавшим людям с огромными фотоаппаратами. Посмотрев вверх, Готт увидел третий фотоаппарат, нацеленный вниз из люка, из-за которого торчала голова третьего бормотавшего и вскрикивавшего фотографа. Строгий лысый человечек с очками на носу, очень похожий на именитого ученого, расхваливающего крем для бритья в одном из рекламных объявлений Дианы Сэндис, тщательно и бесстрастно водил портативным пылесосом вокруг тела. У самого задника его коллега-ученый опылял каким-то порошком епископское кресло. Сбоку стояли сержант Трампет и два местных констебля, со сдержанным любопытством и скрытой неприязнью наблюдавшие за происходящим. Для них это было всего лишь ярким зрелищем. Готт возбужденно провел рукой по волосам и вежливо указал мизинцем на человека с пылесосом.

– Джон, послушайте, это доктор Торндайк?

– Скорее всего, – ответил Эплби.

Доктор Торндайк выключил свой агрегат и обратился к Готту в вызывающей раздражение манере, представлявшей собой смесь американской фамильярности и лондонского акцента:

– Жила-была одна старушка, которая подумала, что ее муженек немного запылился. Она уложила его на коврик, вроде как этого… – Доктор Торндайк без тени смущения ткнул большим пальцем в сторону тела. – И как следует пропылесосила его. У него внутри все сосуды полопались, так что ему пришлось отправиться в больницу. Чуть концы не отдал. Вот так-то.

Это, очевидно, была любимая профессиональная шутка доктора Торндайка, и все его коллеги явно слышали ее не один раз.

– Видите ли, – пробормотал Эплби извиняющимся тоном, – в Нью-Йорке они изучают подобные вещи.

Но Готт тем временем повернулся к человеку, опылявшему епископское кресло.

– А это, как я понимаю, – сказал он, – и есть устройство, которое называется инжектор.

Эплби посмотрел на своего друга со скрытой иронией:

– Да, выглядит жутковато. В Готте, так сказать, проснулся литератор.

– Как будто в зазеркалье оказался, – мрачно ответил Готт. До этого он ни разу не видел Эплби в его профессиональном «всеоружии».

Эплби громко спросил:

– Почти закончили?

В ответ раздались утвердительные возгласы. Молодой человек со вспышками обмотался кабелями и ушел. Епископское кресло унесли, чтобы сфотографировать его где-то еще. Армия криминалистов скрылась из виду.

– Неужели от этого есть толк? – спросил Готт.

– От инжектора есть: отпечатки пальцев – главная улика против преступников. И от знающего оружейника есть толк. А хорошие фотографии иногда привлекают внимание уставших присяжных. Все остальное в той или иной степени ерунда. Однако надо подумать о том, какой шум поднимется, если мы затянем дело. Вопросы в парламенте: предприняли ли то-то и то-то, знает ли министр внутренних дел о передовых методах камчатской полиции? Мне раньше уже попадало за несоблюдение формальностей. Сейчас я с ними переговорю, а потом мы все тут осмотрим.

Эплби вернулся, неся в руках тяжелый железный крест, который герцогиня получила из Хаттон-Бичингс вместе с епископским креслом.

– Найден на полу, – пояснил он. – Он часть декораций задней сцены?

Готт кивнул:

– Да. Он стоял на небольшом выступе на епископском кресле.

– Тогда он наводит на мысль о небольшой потасовке. Или же его уронили во время бегства. Эксперты подумали, что Олдирн мог схватить его, чтобы защищаться. Но пальчиков на нем нет. – Эплби умолк и стал вымерять шагами заднюю сцену. – Насчет выстрела они со мной согласны. Сделан с близкого расстояния, но слишком большого для самоубийцы. Так что с теорией Биддла он не стыкуется. И конечно, стреляли не из укрытия между занавесами. Весьма вероятно, что с расстояния, на котором находится люк.

Оба посмотрели на оставленный открытым люк.

– Выходит, это наиболее вероятная точка, – заметил Готт, – откуда достопочтенный член Королевской академии художеств мог совершить первое из двух глупых и ужасных убийств. Поднимемся наверх?

Они прошли за кулисы и вскарабкались на верхнюю сцену. Мольберт Коупа с холстом все еще стоял в углу, а его палитра и деревянный ящик с полудюжиной огромных тюбиков с краской лежали на полу. Эплби встал за мольберт и оглядел зал.

– Освещение было такое же? Его, разумеется, видели из публики?

– Да, именно такое. Приглушенное, чтобы представить стены замка ночью. Полагаю, что настоящая елизаветинская верхняя сцена была довольно темной. Но даже в этом случае его, как вы сказали, видели из публики. Он хотел писать именно с этой точки, и мне показалось, что его присутствие, пусть едва заметное, не помешает ходу пьесы.