Майкл Иннес - Гамлет, отомсти!

– Коуп имел в виду, – пояснил Готт, – что слова в телеграмме Криспина «Гамлет, отомсти!» не имеют, как вы помните, к пьесе Шекспира никакого отношения. Это, возможно, строчка из какой-то ранней пьесы, в настоящее время утерянной. Впервые она появилась в 1596 году как шутка в книге Лоджа «Черный юмор». Там есть упоминание о призраке, который жалобно крикнул в театре, наподобие торговки устрицами: «Гамлет, отомсти!» Из этого не следует, что наш шутник – эрудированный субъект, однако похоже на то, что он покопался в антикварных изданиях.

Закончив свои объяснения, Готт с любопытством посмотрел на Мелвилла Клея. Он подумал, что упоминание торговки устрицами не должно было привести Клея в замешательство: в последние несколько дней он продемонстрировал довольно глубокое знание елизаветинской драмы и того, что с ней связано. Но Клэй развеял все его сомнения.

– Конечно! – с жаром воскликнул он. – Совсем забыл. Есть еще и другие упоминания. Это была довольно распространенная шутка.

Готт кивнул:

– Да. Но это не очень-то помогает нам вычислить шутника. А откуда пришли эти послания?

– Мое опустили в ящик нынче утром в Уэст-Энде.

Возникла пауза, во время которой все взоры обратились к Джервейсу Криспину. Однако тот молчал, пока его напрямую не спросил сам герцог. Даже тогда он произнес с большой неохотой:

– Мою телеграмму послали из Скамнум-Дуциса.

Тут всем вдруг стало ясно, что досужие разговоры о посланиях начинают выходить за пределы приличий. Все проявили к ним живейший интерес, кроме Пайпера, который не увидел там ничего, что можно вставить в роман. Казалось, даже Макс Коуп следил за беседой, открыв один глаз. Но все в равной мере знали, что пора переменить тему. Герцог встал и, взяв под руку Макса Коупа, повел всех в гостиную.

Ожидалось прибытие новых гостей, и труппа держалась вместе, чтобы приветствовать их. Герцогиня решила поставить всех в круг и начать общее обсуждение пьесы. Какое-то время оно касалось практической стороны: костюмов, грима, завтрашних репетиций. Затем перешли к историческому аспекту, и говорить пришлось «специалистам»: Готту, чувствовавшему некоторую неловкость, лорду Олдирну, обладавшему поверхностными знаниями обо всем, Мелвиллу Клэю, досконально изучившему всех известных Гамлетов, и герцогине, с головой погрузившейся в изучение предмета. Упоминалось многое: автоматически опрокидывавшийся табурет Гаррика в начале сцены в чулане, постановка на борту «Дракона» в Сьерра-Леоне в 1607 году, госпожа Сиддонс и другие женщины-Гамлеты, традиционное мнение, что сам Шекспир лучше всего играл роль тени отца Гамлета. Миссис Терборг с потрясающей точностью рассказала о знаменитом выступлении Уолтера Хэмпдена в роли Гамлета в 1918 году в Нью-Йорке. Элизабет вспомнила, как Пепис однажды целый день учил наизусть «Быть или не быть». И тут герцогиня воспользовалась выпавшим ей шансом. Она тотчас уговорила Клэя выступить в роли мистера Пеписа и прочесть монолог, обращенный к миссис Пепис. Все, что Анна Диллон когда-то заставляла неизвестных молодых людей проделывать в Хэмпстеде, она без колебаний навязывала знаменитостям в Скамнуме.

Для актера нет ничего более трудного, чем импровизировать в гостиной, даже если там сидят его благосклонные почитатели. Однако Клэй и виду не подал, что это его раздражает: непростая задача тут же увлекла его. С полминуты он стоял, нахмурив брови, и вдруг в комнате оказался Пепис. А Готт, бывший невысокого мнения об актерах, почувствовал, что двухминутная – не больше – яркая вспышка таланта представляла собой одно из прекраснейших зрелищ, когда-либо виденных им. Каждый мог иметь свое представление о Пеписе и о Гамлете, однако столь тонкое и убедительное представление Пеписа в роли Гамлета стало пусть крохотным, но истинным сценическим триумфом. Оглядев комнату, огласившуюся восторженными восклицаниями, Готт заметил, как сузились смотревшие на Клэя глаза лорда Олдирна, словно тот увидел что-то ужасное. Он заметил, что Чарлз Пайпер напряженно размышляет, как размышляет каждый писатель, увидев нечто необыкновенное. Общее настроение передалось даже престарелому Максу Коупу: живописец покрякивал от удовольствия. Только интеллигентный индиец выглядел по-интеллигентски смущенно. Благодаря навязанной его стране странной системе образования, он, безусловно, изучал и «Гамлета» Шекспира, и «Дневники» Пеписа. Но это внезапное преображение лежало за пределами его понимания.

Для герцогини это стало отправной точкой, чтобы перейти к другой теме. Теперь она обратилась к предмету, который часто обсуждала с Клэем: Гамлет в исполнении Дэвида Гаррика, и в особенности его первая встреча с тенью отца. Она процитировала двустишие:

– Да, но в любом случае это было ненатурально. Ясно же, что он проделывал все слишком медленно, театрально, если угодно. Так писала «Сент-Джеймс хроникл», даже Лихтенберг так говорил, а уж он знал свое дело.

Вот человек, подумал Готт, который может без тени смущения говорить о тонкостях своей профессии в любой компании. Все заинтересовались.

– Гаррик же преувеличенно подчеркивал видимый ужас. Такого мнения придерживался Джонсон, да и Филдинг тоже.

– Похоже, что вы воочию видите это, – обронила герцогиня.

А Клэй и впрямь словно видел все воочию. Он все еще стоял, опять нахмурив брови, и смотрел на Дэвида Гаррика на сцене «Друри-Лейн» почти двести лет назад.

– Плащ и большая шляпа, – тихо произнес он. – Вот на чем все строилось.

В то же мгновение Ноэль выскочил из комнаты и сразу вернулся с широким плащом и мягкой черной шляпой. Такие шляпы с чудовищно широкими полями обожают носить студенты – поклонники муз.

– Шляпа уже не та, что раньше, – веселым голосом объяснил он. – В свое время мы с ней искупались в фонтане колледжа Святого Антония. Но может и подойти.

Клэй сразу взял у него плащ и накинул его. Затем он небрежно водрузил на голову шляпу. Готт ощутил некую неловкость и угадал ее в других. Перед ними предстала совершенно гротескная фигура: мужчина в изящном вечернем наряде, оттеняемом черно-алым плащом щеголя двадцатого века, собиравшийся превратить элегантно убранную гостиную с полотнами Уистлера, Диллона и Коупа и с вазами эпохи Мин и Тан в стены замка Эльсинор. Но Клэй, взглянув на освещение, подошел к двери и защелкал выключателями, чтобы достигнуть нужного эффекта: получить приглушенный свет в дальнем углу темной комнаты.

– Горацио! – весело воскликнул он. – Вспомни свои строки!

С этими словами он встал посреди неяркого круга света.