Гай Адамс - Шерлок Холмс. Армия доктора Моро

– В любом случае той добычей, на которую нам предстоит охотиться, нельзя будет похвастаться, – напомнил я. – И повесить головы убитых животных на стену тоже не получится.

– Превосходно, – сказал Каррутерс. – Мне всегда больше нравилось наблюдать за живыми зверями, чем за мертвыми. Но если речь идет о спасении невинных жизней, я сделаю свой выстрел, как только представится возможность.

Утолив голод, он откинулся на спинку стула.

– Несколько лет назад мне пришлось так поступить, чтобы спасти от гибели жителей небольшой деревушки в Гималаях. Стая волков обосновалась рядом с их домами. Хищники прокрадывались по ночам в хижины и похищали младенцев прямо из колыбели.

Крестьяне говорили, что это наказание, посланное им из джунглей за недостаточно усердную работу. Я пытался объяснить, что это не так, и позвал местных охотников с собой, чтобы вместе перебить стаю. Но ни один не согласился, и я представил себе, как жители деревни будут пропадать каждую ночь, пока в живых не останется никого, кроме самых быстроногих и неаппетитных.

Мне пришлось нарушить главное правило тех, кто выбрал своей целью изучение иных стран и культур. Но я не мог стоять в стороне и наблюдать, как умирают люди. Я видел, как сдерживали слезы родители пропавших малышей, не решаясь прогневать богов, якобы ниспославших им эту напасть. Я не мог не вмешаться. Два дня я выслеживал волчью стаю. – Он неторопливо сделал глоток из чашки. – Но с тех пор в деревне не пропал ни один ребенок.

– Однако можно сказать, что все происходило согласно законам природы: слабый становился пищей для сильного.

– Естественный отбор, – проворчал Каррутерс. – Не знаю, насколько естественным можно считать мой ремингтон, но меня он вполне устраивает.

Холмс кивнул:

– Я вовсе не осуждаю вас, просто размышляю вслух. В этом вопросе нам никак не уйти от дарвинизма. Я все чаще задумываюсь о том, что принесет нам это учение. Поступает ли человек дурно, вмешиваясь в естественный ход событий, или он просто демонстрирует превосходство разумного существа, подтверждая тем самым справедливость этого закона? Разве не вправе мы, представители доминирующего вида, рассчитывать, что будем со временем становиться все сильнее и наконец обретем неуязвимость? И что случится тогда? К чему это приведет? Какими в конце концов станут люди?

– Что ж, – ответил Каррутерс, – если вы хотите знать мое мнение, то нас ожидает одиночество. Похоже на то, что мы не способны поделиться благами мира ни с животными, ни с другими людьми. Если мы не справимся с этим недостатком, то однажды наша планета превратится в пустынную скалу.

– Полно вам! Быть может, мы не настолько плохи? – вмешался в разговор я. – Людям свойственны и доброта, и сочувствие. Не все из нас такие безжалостные разрушители, как вам кажется.

– Но вандалов намного больше, – возразил он. – Боюсь, что они не остановятся, пока не уничтожат наш мир. Правда, если мы не покончим с Моро, – усмехнулся он, глядя на нас поверх чашки, – человечеству не придется никого истреблять.

– Сэр? – произнес официант, подойдя к стулу Холмса. – Это вы мистер Шерлок Холмс?

– Да, это я, – ответил он и взял телеграмму с серебряного подноса.

– Что за чертовщина? Кто мог знать, что вы здесь? – удивился я.

– Только один человек способен на такой трюк, – сказал Холмс, открывая конверт.

– Майкрофт, – сдерживая смех, догадался я.

Холмс не поддержал мое веселое настроение. Он прочитал телеграмму, и лицо его неожиданно сделалось пепельно-серым.

– Джентльмены, – объявил он, – боюсь, что мы слишком медлили со сборами. Человек, называющий себя доктором Моро, час назад появился в парламенте.

– Его арестовали? – спросил Каррутерс.

– Как раз наоборот, – вздохнул Холмс. – Он сам похитил премьер-министра.

Мы втроем направились в «Диоген». На сей раз встреча была назначена на территории Майкрофта. Эти тихие прокуренные комнаты представляли собой нечто большее, чем просто джентльменский клуб.

«Диоген» часто называли самым строгим и негостеприимным местом в городе. Членам и гостям клуба, даже весьма влиятельным людям, занимающим важные посты в правительстве, запрещалось разговаривать повсюду, кроме специально выделенных для этого помещений. Здесь гордились тем, что собрали самых необщительных людей в стране, самых отъявленных отшельников и мизантропов, каких больше нигде не встретишь. От желающих вступить в клуб не было отбоя, для определенного слоя общества нет более заманчивой цели, чем попасть в круг избранных, пусть даже пользующийся дурной славой. Однако принимали в «Диоген» лишь немногих счастливчиков, правление крайне придирчиво оценивало кандидатов.

На самом деле тут полновластно распоряжался один человек, он-то и основал клуб, где ему удобно было заниматься своими секретными делами. Имя этого господина – Майкрофт Холмс. Клуб сделался частью его тайной империи, именно здесь ощущалась ее реальная сила. В кабинете министров, по мнению Майкрофта, происходила лишь бесконечная смена чиновников. Те, кто занимал значимые посты и управлял финансовыми и политическими рычагами, лишь следили со стороны за тем, чтобы все работало исправно. В какой-то мере «Диоген» и являлся настоящим правительством, удерживающим страну на плаву, ее размеренно бьющимся сердцем. Но, скажем так, в сложившейся обстановке пульс этот весьма участился.

– Добрый день, джентльмены. Мистер Холмс ждет вас, – поприветствовал нас швейцар и проводил вверх по лестнице к парадному входу. – Осмелюсь напомнить, что даже в такое трудное время правила клуба остаются неизменными. С того момента, как мы войдем, вам не разрешается произносить ни слова, пока вы не окажетесь в комнате для посетителей.

– Ни слова? – переспросил Каррутерс, для которого подобное ограничение было подлинной пыткой.

– Ни единого, сэр, – подтвердил швейцар. – Если вы нарушите данное правило, вас немедленно выпроводят из клуба.

– Нам бы очень этого не хотелось, – заметил Холмс. – Уверен, что мистера Каррутерса изгоняли из куда более гостеприимных клубов, чем «Диоген».

– Да, действительно, когда-то мне запретили посещать «Коулмен», но это было явное недоразумение. Меня попросили показать приемы китайской борьбы, я немного увлекся и выбросил одного из слуг в панорамное окно. Тем не менее поднялся настоящий скандал.

– Неудивительно, – вставил я.

Швейцар довел нас до двери и предоставил заботам другого слуги, еще более преклонного возраста. У него была совершенно птичья физиономия: выпуклый лоб в обрамлении растрепанных волос и крючковатый нос, вполне пригодный для того, чтобы доставать моллюсков из раковин. Он почтительно поклонился нам, но тут же вздрогнул, заметив, что Каррутерс открыл рот и собирается поздороваться. Я быстро пихнул разговорчивого путешественника кулаком под ребра и с облегчением увидел, что намек понят. Каррутерс исполнил достойную мюзик-холла пантомиму: закатил глаза, затем обхватил одной рукой запястье другой и изобразил, что зашивает себе рот.